Ничего не было видно, и Степка подумал со смешаннымсожалением и облегчением, что ему не придется увидеть самый настоящий труп!

У матери было напряженное и строгое лицо, и она шла оченьбыстро, так что Растрепка не успевал переставлять ноги, обутые в крохотныеунты, и ему приходилось время от времени подъезжать и переходить на бег.

– Мам, – сказал Степка укоризненным басом. – Что ты еготащишь, он не успевает!

Но мать не ответила, хотя это было на нее не похоже, иСтепка отнес ее молчание к тому, что она расстроена из-за своего друга Кузи.Хотя так и непонятно, до смерти его убили или не до смерти, трупа-то заполосатыми ленточками нет!

Они почти миновали ограждение, и за воротами уже показаласьдедова машина, когда один из тех, посвященных и причастных, что бродили иковырялись в снегу, вдруг вытащил из сугроба какой-то предмет и, держа его навесу двумя пальцами, стал сдувать с него снег.

Степка ни за что не узнал бы предмет, если бы Растрепка непришел в полный восторг.

Он пришел в полный восторг, вырвал у Ольги ладошку, побежал,поднырнул под ленточки и сказал, улыбаясь во весь рот и немилосердно картавя:

– А вы нашу пепельницу нашли!..

В руках у незнакомого человека, в недоумении смотревшего наРастрепку, была каменная русалка, в которую Хохлов вчера стряхивал пепел, и те,другие, что ковырялись в снегу за заграждением, повернули головы и уставилисьна Ольгу и Степку, и вся толпа повернулась в их сторону, и тот, что держалобледенелую русалку, присел перед Растрепкой на корточки, и…

…и Хохлов лихо зарулил под березку, радуясь тому, чтоприехал так рано и во дворе много свободных мест.

Слава богу, хоть чему-то можно порадоваться за весь длинный,морозный, черный день!..

Машина оказалась под самыми окнами, таким образом, появиласьтвердая надежда на то, что местные бомжи не открутят зеркала и не оторвут«дворники». Московские бомжи, насколько Хохлову было известно, этим нехитрымпромыслом уже не занимались, а у них, в так называемом «тихом пригороде», –вовсю промышляли.

В случае чего выскочу, надаю по мозгам, решил Хохлов мрачно.

В подъезде, оснащенном кодовым замком, было холодно и влажнои как-то неуютно, и он в сотый раз сказал себе, что давно нужно было поменятьквартиру, купить что-нибудь поприличней, в более «престижном» районе.

В их городке тоже есть свои «престижные» и «непрестижные»районы.

К «непрестижным» относились унылые хрущевские поселениявокруг небольшого заводика и двух научных институтов. В одном из них Хохловпроходил студенческую практику и знал, что институт именуется «почтовым ящиком»и занимается «секретными разработками», а что именно производит заводик, онникогда не подозревал. В хрущевских поселениях водились самые отпетые бандиты,самые горькие пьяницы, самые многодетные семьи и самые неудачливые инженеры,которые так и не смогли отстоять свое законное право и выбить из начальстваквартирку получше.

Микрорайон назывался почему-то Романовка, хотя ни о какихРомановых или романах там никто отродясь не слышал. Говорили, что такназывалась деревня, на месте которой потом построились «хрущобы», так ли этобыло – неизвестно.

Дружить с выходцами из Романовки считалось делом опасным, ис припозднившихся с электрички граждан там до сей поры сдергивают шапки.

«Престижным» считался район возле скверика, где жила ихстарая подруга Родионовна и где унылые хрущевские пятиэтажки чередовались спомпезными сталинскими домами, построенными в пятидесятых для ученых. Домасчитались хорошими, хотя в них то и дело прорывало отопление и почти не теклагорячая вода, ибо после кончины «отца народов» прошло уж больше чем полвека, иза эти полвека их ремонтом отродясь никто не занимался. Пьяненькие сантехники,в духе журнала «Фитиль», гремели советскими фибровыми чемоданчиками, смолиливонючие самокрутки и говорили жильцам, что «льеть кипяток, туды ее в качель, акак ему не лить, когда трубы – решето, того гляди из унитазов попрет!». Жильцыпугались и как приговора ждали, когда «попрет» из унитазов, и писали жалобы вмэрию, а оттуда отвечали, что на ремонт «нет бюджета».

Еще был престижный район на самой окраине – там строиликирпичные коттеджи и опрятные невысокие домики, этажей в шесть, и там была«инфраструктура», то есть свои сантехники с мобильными телефонами, своя помойкаи свой магазин, но зато вокруг простирались свекловичные поля и пустырь досамой Москвы-реки, и Хохлов не хотел туда переезжать, предпочитал жить вцентре.

Он купил квартиру неподалеку все от того же скверика сЦиолковским, сделал в ней евроремонт, то есть побелил все стены и на полнастелил ковролин, и в первый же месяц его залил верхний жилец, глухойинтеллигентный дедок, доктор наук, учитель и наставник Виктора Ильича Авербаха.Дедок открыл в ванной воду, чтобы набралась, ибо вода из труб не шла, а«сикала», как выражалась мать, и уселся смотреть программу «Время». Что-то вэтой самой программе взволновало его до глубины души, и про ванну он позабыл, авода все «сикала», и «насикала» целую ванну, и перелилась, и затопила Хохлова.Стены и потолки стали серыми, ковролин вздулся, потемнел и пошел фиолетовойхимической плесенью, и Хохлов решил, что наплевать, затевать новый ремонт он низа что не станет.

Галчонок добавила в его «берлогу» неповторимый штрих –разбросала везде свои вещи, которые Хохлов называл литературно «разнымикапотами», а не литературно так, что и повторить невозможно, и разложила книгипо информатике, чтобы Хохлов не забывал о том, что она не просто домашняяхозяйка, но еще и студентка – видите, учится, вот и книжки кругом разбросаны,все как у настоящих студентов!..

Он приехал рано, Галчонка не было дома.

Не иначе к мамаше побежала или к недавно родившей подругеТане. Вдвоем с подругой они рассматривали младенца и обменивалисьбессмысленными замечаниями о его, младенцевой, попе – одной казалось, что попа«пошла прыщами», а другая считала, что это не «прыщи, а аллергия». Бабушка содной стороны утверждала, что это от памперсов, и младенца «переводили» впеленки, а бабушка с другой стороны утверждала, что это от грудного молока, итогда Таню «переводили» на другой рацион. Мамаша Галчонка считала, что это отэкологии, потому что самолеты летают над городом и распыляют то, что онаназывала «рецепелентом», видимо, объединяя «репеллент» и «рецептор» – ни тот нидругой не имели никакого отношения к делу! – и от этого совершенно нет зимы и увсех повально прыщи на разных местах, а тетя Галчонка считала: это от того, чтово время беременности Таня пила витамины, а нынче витамины – чистая химия, вотмладенец и страдает.

Хохлов был в курсе всей этой объединенной женскойвакханалии, сочувствовал младенцу и был уверен, что у него, послушай он этиразговоры, сделалось бы воспаление мозга.