– Твою мать!..

– А утром еще пепельницу нашли. Ну, нашу пепельницу, срусалкой! Нашли в снегу, недалеко от места, где Кузю… убили. Говорят, что этойпепельницей Димон его убил, понимаешь?! Стукнул в висок. У него… у Кузиповреждения в области височной кости.

– Мать твою!..

– И получается, что когда Димон пошел его провожать, то ужесобирался его прикончить и для этого взял из дома пепельницу.

– Твою мать!..

– Димона увезли, а я… к тебе приехала. Они сказали, чтопоедут в институт, им нужны доказательства. Хотя их начальник утверждает, что ибез доказательств все ясно.

– Мать твою!..

Ольга докурила, прищурилась и затолкала бычок в кофейнуючашку. Она сидела на самом краешке дивана, сильно выпрямившись, мороз сходил сее щек, лицо стало совсем бледным, только на скулах горели два маленькихпятнышка.

– Мить, у тебя есть выпить?

– Твою мать!..

– Это значит есть или нет?

– Нет! – гаркнул Хохлов и стал бегать по ковролинувзад-вперед. – Это же невозможно… мать твою! Димон убил Кузю пепельницей?! Даэто бред, бред!

– Ты пойди в милицию и скажи им, что это бред.

– Я там уже был сегодня. У меня деньги украли из офиса.

Ольга не обратила на его слова никакого внимания.

– Митя, мы должны найти того, кто убил Кузю. Менты искать нестанут, у них есть Димон, наша пепельница и факт драки, зафиксированный впротоколе. – Она вдруг улыбнулась, и Хохлов подумал: лучше бы не улыбалась. –Видишь, как быстро я научилась выражаться… как в телевизоре выражаются.

– В институте скажут, что Пилюгин был с Кузей на ножах,потому что Кузмин не разрешал ему проворачивать темные коммерческие дела, –задумчиво проговорил Хохлов. – И считай все, дело закрыто.

Ольга посмотрела на него и медленно кивнула.

Хохлов перестал бегать по комнате, сел на диван и замолчалнадолго.

– Митя, ты же умный, – жалобно сказала наконец Ольга. –Кроме тебя, никто не поможет, Митя! Ну, у тебя же есть мозги! Ты самый первыйиз аспирантов диссер защитил. Нет, Кузя раньше.

– У меня просто куча мозгов, чтобы защищать диссеры, –возразил Хохлов. – Но я не умею расследовать преступления.

– Так научись, твою мать!.. – крикнула Ольга, и слезы опятьпоказались у нее на глазах. – Или… ты связываться не хочешь? Ты лучше сразускажи, я… я пойму.

– Да ни хрена ты не поймешь, – сказал Хохлов. – Ты за Димонаглотку перегрызешь, это нам со второго курса известно!

– Тогда говори, что делать, Митя! Думай быстрей и говори!..

– Делать, делать… – пробормотал Хохлов, – что нам делать…Значит, так. Ты на машине?

– Ну конечно.

– Значит, берешь машину и дуешь в гастроном за виски,колбасой и батоном. Потом заезжаешь за мной, и мы едем к вам.

– Зачем?

– Осматривать место преступления, – буркнул Хохлов. – Илитам менты дозорных оставили?

Ольга покачала головой:

– Нет там никаких дозорных. Только ленточки висят. А какДимона увозили, весь двор видел. У нас же маленький двор, ты знаешь. Все вышлисмотреть, как его в машину сажают. Все по правилам, головой вперед. – Она опятьулыбнулась, и опять Хохлов подумал: лучше бы рыдала и рвала на себе волосы. –Это так страшно, Митя. Если бы ты знал, как это страшно!..

Мысль, пришедшая ему в голову, тоже была страшной, и он немог оставаться с ней наедине. Он должен был спросить и не знал, как этосделать. И все-таки должен!..

Хохлов сбоку посмотрел на Ольгу, помолчал, вздохнул глубокои спросил:

– Оль, а Димон не мог… ты прости меня, конечно, но Кузя когохочешь может до исступления довести… а Пилюгина он всю жизнь доводил… Димон… немог его двинуть так, что…

Он говорил все медленнее, потому что Ольга повернулась итеперь смотрела ему прямо в лицо. У нее были страшные глаза, должно быть,оттого, что зрачки сильно расширились, как у слепой.

Хохлов сбился и замолчал.

– А мне наплевать, Митя, – сказала она, наконец. – Мог или немог, какая мне разница!.. Я должна его спасти, и я его спасу.

– Черт тебя побери, Ольга.

– Тебя побери, Хохлов.

Таких страстей конец бывает страшен, вдруг подумал он, и емустало весело.

Это было нелогично, неправильно, неуместно, но веселье –какое-то залихватское, ухарское, разухабистое этакое – накатило, хоть гопакапляши!..

Вот, значит, оно как! Вот так, значит, бывает! Ей все равно.Она должна спасти своего мужа от тюрьмы, и она его спасет.

До сегодняшнего дня, до их нынешнего сидения на диване,Хохлов думал, что так бывает только в кино и никогда не бывает в жизни. Ошибся.

Ольга поднялась с дивана, взяла чашку, в которую они курили,и пристально посмотрела внутрь, как будто собиралась гадать на кофейной гущеили, вернее, на сигаретных бычках.

– Мить, – спросила она дрогнувшим голосом, – а мы придумаем,как его спасти?

– В случае чего наймем адвоката Пери Мейсона, – буркнулХохлов. – Давай, Пилюгина, дуй за водкой, и поедем уже.

– Ты же сказал – за виски.

– Ну, дуй за виски. И заезжай за мной, а я пока позвоню.

Позвонить ему не удалось. Через пять минут после Ольгиногоухода явилась Галчонок. Она была в оскорблении чувств «после вчерашнего», тоесть после того, как любимый уехал, хлопнув дверью, и дома не ночевал, а Хохловоб этом позабыл. Об оскорблении чувств, то есть.

Она вошла, посмотрела на Хохлова и отвернулась, когда онпривычно сунулся, чтобы ее поцеловать.

– У нас беда, – сказал Хохлов, хлопая себя руками по бокам,как наседка крыльями. Он всегда таким образом пытался определить, где у негокошелек. – Кузю вчера вечером убили. А Димона в каталажку упекли.

Про пропавшие сто тысяч он не успел сказать, потому чтоГалчонок потянула носом и осведомилась, кто курил в квартире.

– Ольга курила, – Хохлов нашел кошелек, но денег в нем быломаловато. Придется заезжать на заправку, где есть банкомат. – И я тоже…

– Ты же знаешь, у меня аллергия! Я не разрешаю курить вквартире!

– Ну, я поехал, – сообщил Хохлов. – Ольга сейчас менязаберет. Ты не жди, я, наверное, поздно.

Галчонок показалась в дверях гостиной. Чашку с окурками онадержала двумя пальцами на отлете, вид у нее был брезгливый.