Степка зевнул и повыше натянул плед. От подушки славно пахломамиными духами и вообще ею, и ему вдруг ужасно захотелось спать – если бы немилицейская машина, он бы до пол-одиннадцатого проспал, не меньше! Ему недавностукнуло тринадцать, и он все время хотел есть и спать.

Мать что-то долго не возвращалась, и он решил, что подремлетсовсем немножко, пять минуточек. Степка был уверен, что раз уж случился у негонеожиданный выходной, нет ничего глупее, чем потратить его на сон.

Неизвестно, сколько он проспал, только вдруг мать сказалаочень громко:

– Степа, сыночек, вставай.

Он распахнул глаза, хотел немедленно заявить, что вовсе и неспал, и не собирался даже, как вдруг увидел, что она плачет.

Мама плачет!..

Он перепугался так, что первый раз в жизни почувствовал, чтоу него есть сердце. Вот здесь, с левой стороны, где бок, что-то затряслось,мелко-мелко.

Отец говорил: «Как заячий хвост».

– Мама! – Степка сбросил плед и сел, встревоженный. – Чтослучилось?! Мам, ты почему плачешь?!

Мать быстро вытерла глаза.

– Ты не пугайся. Ты быстренько вставай, и все. Сейчасприедет дед и заберет вас с Растрепой к бабушке.

– Зачем?! У нас же выходной!! Ма-ма!

– Кузю убили, – как-то очень буднично сказала мать, села накрай кровати, будто у нее подкосились ноги, посидела и прижала к лицу ворсистыйплед. – Представляешь, Степка? Он вчера от нас ушел, и его… убили.

– До смерти?

Она помолчала.

– Ма-ам!

Она все молчала.

На коленях он подполз к ней, приладился и сунул голову ейпод локоть. Он не слишком испугался из-за того, что убили папиного друга – малоли что бывает, да, может, еще и не до смерти убили! – но он очень переживал замать.

Она повернулась, обняла его, прижала так, что ему сталодушно и неудобно дышать, и заплакала навзрыд.

– Мам! Ну, ты перестань! Может, его еще можно спасти, а?

– Нет.

– Ну, не переживай, а? Хочешь, я тебе чаю сделаю? Прямосейчас!

– Не нужно, Степочка. Ты одевайся, собирайся, и поедете кбабушке.

– Я не хочу к бабушке! Ты одна тут не справишься!

– Я не одна. Папе пришлось остаться дома.

– Как?! – поразился Степка и только тут понял, что делосерьезное. Настолько серьезное, что отец даже не пошел на работу. Такого с нимникогда не случалось.

Мама говорила, что отец… Как же она говорила-то? Как-тоочень умно!.. А! Вот что она говорила: отец трудоголик, ну, то есть какалкоголик, только не пьет, а все время работает. Он и вправду все времяработал. Однажды все болели гриппом и лежали дома, и только отец ходил винститут с температурой, и когда мать на него ругалась, говорил, что, если он небудет ходить на службу, его уволят. И кто тогда станет кормить семью? Степкасказал, что он станет, и родители почему-то засмеялись хриплыми, простуженнымиголосами.

Может, они смеялись потому, что он был тогда маленький и онине верили в то, что он сможет прокормить семью?

Мать неожиданно погладила его по голове, как последнегосироту, вышла из комнаты, и Степка потащился следом за ней.

По квартире гулял сквозняк и пахло чужими людьми.

В гостиной сидели два дядьки в куртках, курили и негромкоразговаривали с папой. Один из них время от времени что-то записывал.

– Па-ап! – позвал Степка из-за двери.

Отец обернулся и строго посмотрел на него, словно он был неего родной сын, а чей-то чужой мальчик.

– Степ, иди к маме. И оденься, пожалуйста!..

Один из дядек в куртке что-то спросил у другого, но Степкаопять не расслышал, что именно. Они курили и стряхивали пепел в любимоебабушкино блюдце, и это Степку возмутило! Как будто нет пепельницы в видекаменной русалки! Бабушка привезла чашку с блюдцем из Карловых Вар. На чашкебыл нарисован олень, а на блюдце зеленый лес, и Растрепка любил рассматриватьэтот лес и рассказывать, как летом они «всей семьей поедут за имлиникой».«Имлиника» – это, каждый понимает, земляника.

Степка быстро оделся, решил, что зубы в связи с чрезвычайнойобстановкой вполне можно сегодня не чистить, и вернулся в гостиную, но егооттуда прогнали. Мать с тревожным лицом быстро одевала Растрепку, и он всевремя громко спрашивал:

– Се такое?

И сам себе отвечал:

– И заю! – что означало «не знаю».

– Степа, ты взял рюкзак?

– Зачем мне рюкзак, мам?

– Мы не знаем, сколько вы там пробудете, у бабушки! Можетбыть, до завтра. А тебе в школу! Собери рюкзак, только быстро, я тебя жду!

– Не-е, мам, мы так не договаривались!

Он понимал, что уже все решено, по ее тону понимал, норешительно не хотел оставаться в стороне от таких важных событий.

– Степа, я тебя прошу, давай без демагогии и дискуссий!Собирай рюкзак, и пошли, дед уже за вами приехал.

– А завтликать? – вдруг вспомнил про завтрак упакованный вкомбинезон, шапку и шарф Растрепка. – Где мы будим завтликать?

– У бабушки, зайка! Степа, пошли!

Входная дверь была почему-то открыта, хотя мать терпеть немогла, когда ее не запирали, и всегда ругала отца за то, что он совершенно недумает «о безопасности детей».

У подъезда толпился народ, совсем как в сериале про ментов,все покуривали и разговаривали, и даже с детской площадки подтянулись мамаши,которые обычно катали там коляски, несмотря на морозы.

Растрепка держал мать за руку, сосредоточенно сопел ипластмассовой лопаткой пытался время от времени на ходу ковырнуть снег.

Мать приостановилась, зачем-то взяла за руку и Степку тоже,как маленького, и сказала строго:

– Не нужно туда смотреть.

– Куда? – не понял Степка.

А потом понял. Когда они завернули за угол.

Там толпа стояла погуще, и к деревьям были привязаныполосатые ленточки, как все в том же кино про ментов, а за ленточками снег былобрызган чем-то красным, и Степка второй раз в жизни почувствовал свое сердце,когда подумал с леденящим восторгом, что это кровь!.. Настоящая кровь, совсемне киношная!..

Несмотря на предостережение, он все пытался заглянуть туда,за спины людей, которые тоже вытягивали шеи, словно стремились за полосатуюленточку, будто невидимый магнит их притягивал.