И он вспомнил об Арине, как будто озарение пришло.

Скорее всего, так и есть. Скорее всего, деньги у нее. Нужнопросто пойти и взять их. Это несложно.

Дрожащей рукой он вытер со лба испарину, натянул кроличийтреух двадцатилетней давности и застегнул куртку, которую даже не снял, – вототчего ему было все время жарко! Потом раскопал на разгромленном письменномстоле портфельчик с надорванной подкладкой, сунул его под мышку, вышел иосторожно прикрыл за собой дверь.

Бабка наверняка уже дрыхнет, и будить ее нельзя. Впрочем,какая разница! Она все равно ничего не поймет.

Снизу лестница чуть подсвечивалась жидким светом с первогоэтажа, и он стал спускаться по ней, скользя крепкой рукой по перилам.

У него есть еще одно важное дело. Придется сначала доделатьего, а потом вплотную заняться поиском денег.

Он улыбнулся.

Он найдет деньги и заживет, и ему будет наплевать на город,и…

… и тут она вдруг открыла глаза, очень сонные и недовольные,и посмотрела на мужа.

– Ну что? – спросил он и присел на край кровати.

Ему хотелось еще раз ее поцеловать, и он раздумывал, как быэто сделать половчее, потому что, как пить дать, целоваться она не станет,будет уворачиваться, закрываться одеялом и бубнить, что у нее не вычищены зубы.

– Что?

– Я ухожу.

– Скатертью дорога, – пожелала нежная супруга и зевнула. – Асколько времени?

– Восемь семнадцать.

– Димон, – сказала Ольга, села и пригладила руками короткиеволосы на две стороны, отчего стала похожа на приказчика из бакалейной лавки,какими их показывают в фильме «Рожденная революцией», – почему ты не можешьсказать, как все люди?! Почему ты не можешь сказать, что сейчас двадцать минутьдевятого?

– Потому что сейчас восемь семнадцать, – ответил Пилюгин, вовсем любивший ясность и точность. – А Степка сегодня в школу вообще не идет?

– Не-а, – протянула Ольга и опять зевнула, – у них двефизры, две математики и какой-то странный предмет под названием ОБЖ.Математичка болеет, на лыжах в такой мороз нельзя, а ОБЖ можно и пропустить.Никак не могу запомнить, что это за предмет!..

– Основы безопасности жизнедеятельности. Бывшая НВП, то естьначальная военная подготовка.

– Все-то ты знаешь, – сказала Ольга, потянулась и обняла егоза шею горячими со сна руками. – Даже то, что ОБЖ – это бывшая НВП!

– Все равно ребенок должен ходить в школу, – заявил Димон ипотерся щекой о ее руку. – Ты неправильно его воспитываешь. У него должны бытьответственность и чувство долга.

– А у тебя есть ответственность и чувство долга?

– Сколько хочешь.

– Тогда сходи на собрание. Они решают вопрос про телевизор вкабинете биологии. Уже год решают. Никто не хочет деньги сдавать. Я говорю –давайте мы купим, да и дело с концом.

Димон за руку притянул ее к себе, так что щекой онаприжалась к ворсистой ткани его «офисного» пиджака. По причине невычищенныхзубов дышать Ольга все время старалась в сторону, так что он видел только еещеку.

– И что?

– Да ничего. Родительский комитет против. Если мы теликкупим, получается, что все остальные ни при чем, и гороно может усмотреть вэтом взятку, которую мы даем биологичке.

Пилюгин подумал.

– Дикость какая-то.

– А что делать, Димон? Мне препирательства надоели хужегорькой редьки, и на собрание я не пойду, хотя у меня тоже есть ответственностьи чувство долга!

– Нет у тебя ничего такого.

Он медлил, ему не хотелось уезжать, и Ольга моментально этопоняла, потому что придвинулась поближе, сунула руки ему под пиджак и зачем-тоукусила за узел галстука. Потом она вспомнила про свои зубы и опять сталадышать в сторону.

Через ее плечо Пилюгин посмотрел на часы. У него было ещеминут пятнадцать, после которых начнется «опоздание», а опаздывать ему нехотелось. День предстоит трудный – много объяснений и сложных разговоров.

Или… наплевать?..

Он поцеловал ее в ухо, которое оказалось ближе всего, и ещев макушку, а потом она наклонила голову так, чтобы он поцеловал в шею, и онстал целовать ее в шею, и в этот момент решил – наплевать! Наплевать! Ну,опоздает и опоздает, подумаешь! В первый раз, что ли!

Ольга опять все поняла, хотя он не сказал ни слова. Им,прожившим вместе пятнадцать лет, слова не требовались.

– Сейчас, – сказала она, выпростала ноги из одеяла,отбежала, нашарила что-то в ящике и вернулась счастливая. От нее теперь сильнопахло мятой.

– Ты что, слопала тюбик с пастой?

– Какая тебе разница!

А и вправду! Никакой разницы ему нет, и если ей нравитсяпахнуть мятой, пусть пахнет, он согласен. Он практически на все согласен.

Жена быстренько стащила с него галстук, расстегнула рубашкуи стала целовать его в грудь короткими, быстрыми, горячими поцелуями.

– Мы помнем твой пиджак.

– Шут с ним.

– Нет. Ты и так все время мятый. Вот почему ты становишьсямятым через пять минуть после того, как я все погладила?!

Он не отвечал, он был очень занят и еще помнил про то, что уних есть всего пятнадцать минут, но какое это имеет значение! Даже если бы взапасе у него было не пятнадцать минут до работы, а пятнадцать секунд до концасвета, он бы точно знал, как потратить эти драгоценные секунды.

Ольга терлась о него, целовала и, кажется, даже похрюкивалаот счастья. Потом отстранилась и сказала с эдаким женским кокетством, с полнымсознанием своего могущества и власти над ним:

– Тебе же нужно на работу!

– Подождет моя работа.

Иногда с ними такое бывало, словно приливная волнанакатывала, сбивала с ног и накрывала их с головой. Вдруг становилосьневмоготу, и ничего с этим невозможно было поделать, только бы получить другдруга в безраздельное владение, хоть ненадолго, хоть на пять минут, нополучить, и прямо сейчас!..

Так было в далекой юности, и так осталось до сей поры,только к этому чувству добавились еще полное знание друг друга и уверенность втом, что второй не подведет, не подкачает, что ему это так же важно и нужно.

Офисные брюки свалились с кровати на пол, звякнула пряжкаремня, и Пилюгин подумал, что, в отличие от всех остальных мужчин, которыекем-то понимающим считались полигамными, он никогда не хотел других женщин.Только эту.