Он упал, ударился лбом о дно бочки, а дверь с грохотомзахлопнулась, снова лязгнули засовы. На земле между бочками знакомо блеснуло,он непроизвольно лапнул рукой, еще не соображая, что делает, услышал топот итут же с непостижимой для себя скоростью оказался на стене из бочек. С удивлениемпосмотрел на свой судорожно сжатый кулак, где торчала рукоять его ножа. Обавоина дышали тяжело, один сказал гортанным голосом:

— Что ты прыгаешь, как жалкая обезьяна?.. Слазь, будьмужчиной.

— Ты не благородный рыцарь, — обвинил второйнегодующе.

— Лучше ты залезай, — пригласил Томас. Воздух сосвистом вырвался из его груди, горло пересохло.

— Придется...

Они полезли на бочки, а Томас быстро полоснул по толстойверевке, что держала вместе весь ряд бочек. Чудовищно огромные вместилища винаначали медленно раздвигаться. Воины сперва не поняли, почему те задвигались, нопослышался тяжелый шелест, покряхтывание сырого дерева. Один спрыгнул, держаперед собой меч, другой еще цеплялся сбоку за огромную бочку. Она медленноперевернулась, покатилась вместе с другими, набирая скорость, и он отлепился,упал на спину, но меч не выпустил.

Томас повис на обрывке веревки, толстой, как морской канат,болтался в воздухе: бочки раскатились, ушли из-под ног. Первый убийца бежал встрахе, но тяжелые бочки, раскатываясь из высокого ряда, набирали скоростьбыстро. Второй едва успел вскочить, как огромная бочка сбила с ног ипрокатилась сверху. Томас слышал хруст костей, черепа, страшно хлопнулалопнувшая, как бычий пузырь грудь, а из-под бочки брызнули струи крови, вполумраке подвала темные, как деготь.

На миг Томас увидел расплющенное пятно, похожее на снятуюшкуру зверя, какие лежат в зимнее время в замках перед постелями, затемпрокатились другие бочки, громыхая и толкаясь, Томас больше не виделраспростертого тела.

Первый успел добежать почти до стены, но огромные булькающиевином чудища догнали, смяли, скрыли. Бочки трещали, от мощного запаха винкружилась голова, Томас чувствовал себя более пьяным, чем когда-либо в жизни.

Только сейчас услышал тяжелый грохот, дверь содрогалась,грозя слететь с петель. Томас выпустил веревку, упал на пол с воплем:

— Сейчас открою, сейчас!

Ноги скользили по лужам вина, он трижды упал, вывозился вжидкой грязи, с трудом добрался до ступеней. Едва сдвинул засовы, как егоотшвырнуло дверью, он вскрикнул и слетел обратно в винную лужу. В проемевыросли с оружием в руках сэр Горвель, двое воинов, за ними слышался визжащийголосок Чачар, а дальше блестели шлемы, латы, обнаженные мечи.

Томас ощутил сильные руки на плечах, с трудом поднялся.Горвель смотрел встревоженно, глаза едва не вылезли из орбит:

— Сэр Томас!.. Если решил в загул, то почему один?.. Непо-дружески совсем, я так не поступал!

Томас пьяно помотал головой:

— Сэр Горвель, сэр Горвель... Разве я бы так обошелся ствоим винным складом, если бы не острая нужда...

— Что вино, — отмахнулся Горвель. — А чтостряслось? Женщина лопотала, но я не понял, у меня в голове тоже булькает вино,хотя, надо признаться, мне далеко до тебя, сэр Томас. От тебя разит так, словноты выпил бочек сорок...

— Не больше трех-четырех, — успокоил Томас. —Не больше... В смысле повреждено. Дали течь, словом... Будешь смеяться, сэрГорвель, но я даже не лизнул твоего вина...

Горвель с готовностью захохотал. Сэр Томас еле держался наногах, глаза уходили под лоб, а язык заплетался: если пошел в винный склад, тоне для того же, чтобы говорить о возвышенной любви?

Позже Томас и сам спрашивал себя, какая нелегкая понесла егов винный склад, но не находил вразумительного ответа. Объяснение было толькоодно: где замешана женщина, логику искать бессмысленно.

Олег не спал, раскинулся на ложе, перебирал обереги. Взарешеченное окно слабо светила луна, высвечивалась лишь половинка постели, ион уже прикинул, как ляжет спать, чтобы мертвенный свет не падал на лицо.

Пальцы подрагивали, подолгу застывали на коротких деревянныхфигурках. По спине часто пробегал мороз: куда ни кинь — везде клин. Опасностьсправа и слева, грозит сверху и снизу, смотрит в окно и подстерегает налестнице. Знак раздвоенного сердца означает, что беда грозит еще и близким. Акакие у него здесь близкие? Разве что этот нелепый рыцарь с его благороднымизамашками... Но тогда вовсе непонятно. Кто связывает их воедино и желает обоимсмерти? Что их вообще может связывать?

Он закрыл глаза, сосредоточился на ощущении, снова медленнопропустил деревянные фигурки между пальцами. Что-то застряло между большим иуказательным пальцами — снова меч, стрела! Очень настойчиво боги подсказывают,предостерегают. В суматохе дней не всегда уловишь признаки надвигающейся беды,даже не всегда слышишь голос души, которая все видит, все слышит, все понимает.Иногда ей удается докричаться во сне, тогда просыпаешься просветленный: во снеоткрыл, придумал, изобрел! — иногда слышишь утром в полудреме, когдаголова чиста, не забита мирскими заботами, но только волхвы умеютотгораживаться от мира, умеют слушать душу. Обереги — простейшие знаки, черезкоторые душа говорит с человеком, подсказывает, предостерегает...

Олег тихонько сполз с постели, оставив взбитым одеяло,притаился под ложем. Его пальцы все еще перебирали обереги, когда за окномпослышался тихий шорох. В комнате потемнело, будто что-то заслонило окно.Показалось, что услышал затаенное дыхание, потом звонко щелкнуло. По звуку Олегузнал стальную тетиву — стреляли из арбалета. Олег издал короткий стон, слегкадернул за свисающий край одеяла, толкнул снизу в деревянное ложе. В комнате тутже посветлело.

Олег прислушался, быстро выскользнул из-под кровати. В рукедержал готовый к броску швыряльный нож. В толстом изголовье торчала, пробиводеяло, короткая металлическая стрела. Кончик был с глубокой бороздкой. Олегвзялся за стрелу, еще чувствуя тепло чужой ладони, дернул. Стрела заселаглубоко, погрузилась в дубовое изголовье почти до половины. Впрочем, силу руклучника не определишь, когда стреляют из арбалета: ребенок посылает стрелу стой же силой, что и взрослый. Он мигом оказался у окна, ухватился заметаллические прутья, напрягся. Зашелестела каменная крошка: прутья, изгибаясь,с легким скрежетом выползали из каменных гнезд. Во дворе замка стояла тишина, вночном небе мертво плыла луна с надгрызенным краем, в сарае мычал скот, запостройками глупо тявкал молодой пес.

Олег протиснулся в окно, обдирая плечи, нащупал кончикамипальцев выступы, щели между камнями. Замок Горвеля почти неприступен, на взглядфранка, но отважный умелец или сорвиголова без особого труда заберется здесьхоть на крышу. Франкам придется многому научиться на горьком и кровавом опыте.Сарацинские ассасины умеют намного больше, чем напыщенные европейские рыцариили простодушные вилланы.