бо).

Источник: Ду Фу. "Проект Наталии Азаровой", 2012

восьмое ("тропинки извивами речки юйсу сами петляют...")

тропинки извивами речки юйсу

  сами петляют к парку

опрокинута тень пурпурного пика

  в горные воды мэйпи

ароматного крошки просыпаны риса

  попугаи склевав обронили

на древнего дерева ветви место

  осталось где феникс гнездился

феи мои изумруд собирали

  меняясь дарами весны

мои друзья бессмертные вместе

  выплывали со мною в ночь

бывало властно цветущей кистью

  вторгался в природу вещей

теперь потупив седины пою

  лишь горестный взгляд вдаль

766 г.

Примечания

речки юйсу... тень пурпурного пика... воды мэйпи — все эти географические реалии (горная речка Юйсу, пик Пурпурная башня, озеро Мэйпи) находились к югу от столицы, в императорском парке; Мэйпи — один из самых популярных танских пейзажей;

ароматного крошки просыпаны риса — рисинки, оставшиеся от ароматного кушанья, не склевали попугаи; попугаи символически связаны с дворцом ханьской эпохи; крошки — это и буквальные крошки, и крошки прошедших эпох;

место... где феникс гнездился — присутствие мифической птицы феникс считалось признаком процветания страны и благоденствия народа, ибо в золотой век древности "фениксы кормились близ городских стен". Ду Фу упоминает о фениксах, подчеркивая, что время расцвета страны миновало;

мои друзья бессмертные вместе выплывали со мною в ночь — эта строчка относится одновременно и к небожителям, и к реальным друзьям поэта в Чанъани, талант которых он высоко ценил;

бывало властно цветущей кистью вторгался в природу вещей — аллюзия на известную легенду о том, что поэту во сне дали цветущую кисть, и он стал писать великолепные стихи; потом кисть пришлось вернуть, и его стихи потеряли прежнюю красоту; поэтический дар, таким образом, не мыслится как что-то раз и навсегда данное, он может уйти вместе с эпохой. Точнее, речь идет о способности поэта материализовать слово, превращать слово в реальность, буквально — творить реальность словом. Если рассматривать все предыдущие строчки стихотворения с точки зрения этого образа, то они и демонстрируют эту способность Ду Фу. Но и все осенние мысли отвечают этой задаче: сделать неразличимым словесное и действительное.

Источник: Ду Фу. "Проект Наталии Азаровой", 2012

Перевод: Алексеев В.М.

Дворец яшмовой чистоты ("Поток всё кружит, в соснах всё время ветер...")

Поток всё кружит,

 в соснах всё время ветер.

Здесь серая мышь

 в древний спаслась черепок.

И мне неизвестно:

 зала какого владыки

Осталась стоять там,

 под отвесной скалой.

В покоях темно,

 чёртов огонь лишь синеет.

Заброшенный путь,

 плачущий льётся поток.

Звуков в природе —

 тысяч десять свирелей.

Осенние краски —

 в них подлинно чистая грусть.

Красавицы были —

 жёлтою стали землёю;

Тем паче, конечно,

 фальшь их румян и помад.

Они в своё время

 шли с золотым экипажем.

От древних живых здесь —

 кони из камня — и всё...

Тоска наплывает:

 сяду я рядом на землю.

В безбрежном напеве...

 Слёзы... — их полная горсть.

И сонно, и вяло

 торной дорогой идём мы.

А кто же из нас здесь

 долгими днями богат?

Источник: "Постоянство пути. Избранные танские стихотворения в переводах В.М. Алексеева", 2003

Дворец яшмовой чистоты ("Поток всё кружит, в соснах всё время ветер...")

(Юйхуагун)

Поток все кружит, в соснах все время ветер.

Здесь серая мышь в древний спаслась черепок.

И мне неизвестно: зала какого владыки

осталась стоять там, под отвесной стеной.

В покоях темно, чертов огонь лишь синеет.

Заброшенный путь, плачущий льется поток.

Звуков в природе — тысяч десятки свирелей1.

Осенние краски2 — в них подлинно чистая грусть.

Красавицы были — желтою стали землею;

тем паче, конечно, фальшь их румян и помад.

Они в свое время шли с золотым экипажем3.

От древних живых здесь — кони из камня4, и всё...

Тоска наплывает: сяду я рядом на землю.

В безбрежном напеве5... Слезы — их полная горсть,

И сонно, и вяло торной дорогой идем мы.

А кто же из нас здесь долгими днями богат?!

Введение

Тема заброшенного дворца, свидетеля былого великолепия, закончившегося разрушением и смертью, — тема для китайской поэзии всех времен обычная, и к ней придется вернуться не раз при переводе этой антологии.

Заглавие

Яшмовый по-русски не звучит, но для китайца это эпитет ко всему дорогому, лучшему — как к предметам, так и к отвлеченным понятиям. Так, имеем целый ряд приложений этого эпитета к следующим словам: девица, доблесть, лучший человек, милый, прекрасный человек, весна, лютня [цитра], столица (эмпиреи) [в даосизме: столица Верховного Владыки], чара вина, сосуд и его сравнения, луна, небо, чистое сердце, друг, облик, письмо, лицо, красота и т.д., наконец, царь и бог. "Нефритовый", как ближайший вариант перевода, тоже не спасет положения. Происходит это несоответствие языковых возможностей оттого, что в китайской поэзии яшма обладает мистическими свойствами: она чиста, струиста, тепла и влажна, мягка и тверда, не грязнится, блестит, бела, обладает чистым звуком; влажна, но не потеет; угловата, но не убивает и т.д. Всех этих образов в русской поэзии, а следовательно, и в русском поэтическом языке нет. Здесь яшмовая чистота подразумевает небесную, божественную чистоту, т.е. просто само Небо, покровительствующее царю как в его дворце, так и в храме, основанном впоследствии на его месте.

Этот царский чертог был построен в 646 г., в самый разгар китайской завоевательной славы в Средней Азии и вообще в пору лучшего расцвета единой империи, идущего после мрачного периода ее дробления и захвата китайской земли инородцами (хотя и танская династия была основана китаизированным тюрком).

Дворец стоял в нынешней Шааньси (Шэньси), недалеко от столицы. Он был дворцом недолго и уже в 651 г. расформирован в буддийский храм Юйхуасы, потом разграблен и разрушен.

Примечания

1Тысяч десятки свирелей