На небе уже отчетливо проступили звезды. Пожилая женщинавышла из коттеджа, спустилась по дорожке и, достав чемодан из багажника белого«форда», вернулась с ним обратно.

Где-то играло радио. Оно не было настроено на УКВ-104, гдеобычно передавали программы рок-музыки.

— Его бесконечная ярость, вот что мне запомнилось большевсего, — мягко продолжал Лебэй. — В школе Ролли затевал драки со всеми, ктосмеялся над его одеждой и плохо постриженными волосами, он дрался даже с теми,кого только подозревал в насмешках над ним. В конце концов он бросил школу ивступил в армию.

— Двадцатые годы были не самым лучшим временем для службы вармии. Он кочевал с базы на базу, сначала на Юге, потом на Юго-Западе.Приблизительно раз в три месяца мы получали от него письмо. Он был таким жезлым, как и прежде. Его злили те, кого он называл «говнюками». Они мешали емупродвигаться по службе, не давали отпусков и придирались к нему по любомуповоду. Иногда они отправляли его в гарнизонную тюрьму. В армии его держалитолько потому, что он был превосходным механиком — он мог поддерживать врабочем состоянии всю ту старую и никудышную технику, которую конгресс выделялармии.

Неожиданно для себя я подумал об Эрни, у которого тоже былизолотые руки.

Лебэй немного наклонился вперед:

— Но талант лишь увеличивал его злость.

— В каком смысле?

Лебэй еще раз хихикнул:

— В армии он ремонтировал грузовики, тягачи, бульдозеры илегковые машины. Однажды, когда какой-то конгрессмен посетил Форт Арнольд взападном Техасе и задержался в нем из-за поломки автомобиля, командир Роллирешил выслужиться и заставил его целые сутки возиться с шикарным «бентли»конгрессмена, для которого в армии, конечно, не было никаких запасных деталей.О да, мы получили от Ролли письмо, где четыре с половиной страницы былипосвящены этому «говнюку» — странно, что они не сгорели от злобы и ненависти,наполнявших каждое слово.

У самого же Ролли до конца второй мировой войны не былособственного автомобиля. И даже тогда он смог позволить себе обзавестись лишьстареньким ржавым «шевроле». В двадцатых и тридцатых деньги не валялись надороге, а во время войны он был занят тем, что старался остаться живым.

За те годы он починил тысячи автомобилей, но не смог быкупить ни одного из них. Либертивилл преследовал его повсюду. Потрепанный«шевроле» едва ли отвечал его способностям, так же как и «гудзон-хорнет»,который он купил через год после свадьбы.

— Свадьбы?

— Он не говорил об этом, да? — спросил Лебэй. — Впрочем, ябы удивился, если бы ты и твой друг услышали от него хоть слово о Веронике илиРите.

— Кто они такие?

— Вероника была его женой, — сказал Лебэй. — Они поженилисьв пятьдесят первом, сразу перед тем, как он отправился в Корею. Конечно, он могостаться в Штатах. Его жена ждала ребенка, ему самому было уже под пятьдесят.Но он сделал выбор.

Лебэй обвел глазами пустую игровую площадку.

— Видишь ли, это было двоеженство. К пятьдесят первому годуему уже исполнилось сорок пять, и он уже был женат. Он был женат на Армии. И на«говнюках».

Он вновь замолчал. Молчание было каким-то неестественным…

— С вами все в порядке? — спросил я наконец.

— Да, — ответил он. — Просто я думал. Думал об умерших. — Онпосмотрел на меня. В его глазах было неподдельное страдание. — Знаешь, мнебольно вспоминать обо всем этом… Как ты сказал, тебя зовут? Прости, но онекоторых вещах трудно говорить с человеком, которого не можешь назвать поимени.

— Дэннис, — сказал я. — Послушайте, мистер Лебэй…

— Это больней, чем мне казалось. — продолжил он, — но раз ужмы начали, то надо закончить, не правда ли? С Вероникой я встречался всего двараза. Ее родители жили в Западной Виргинии. Она не была писаной красавицей, ноРолли принимал ее такой, какой она была. Она же по-настоящему любила его. Покрайней мере до той темной истории с Ритой.

Его письма… да, он слишком рано оставил школу. Эти письма совсеми их корявостями давались моему брату с невероятным трудом. В них онвкладывал великие усилия, они были его великой симфонией. Не знаю, писал ли оних для того, чтобы избавиться от яда, отравляющего его сердце. Может быть, онписал их для того, чтобы распространять его.

Когда появилась Вероника, письма стали приходить к нам всереже. Но я думаю, что Вероника их получала все те два года, в течение которыхон находился в Корее.

— Он так и не продвинулся по службе? — спросил я. Мнеказалось странным, что столько лет, проведенных в армии, могли не повлиять наблагосостояние человека, готового ради нее бросить семью и отправиться в Корею.Лебэй улыбнулся:

— Разве я не сказал тебе, что он зачастую проводил время вгарнизонной тюрьме? Один раз он попал туда за то, что помочился в большую чашус пуншем, который в форте Дике приготовили для вечеринки в офицерском клубе. Заэту выходку он получил всего лишь десять дней — думаю, что ее посчитали всеголишь пьяной шуткой. Вряд ли они представляли, сколько ненависти к ним онизливал в своих письмах.

Я взглянул на часы. Было четверть десятого. Лебэй говорилчуть меньше часа.

— Брат вернулся из Кореи в 1953 году, и только тогдасостоялось его знакомство с дочерью. Как я понимаю, он разглядывал ее минутуили две, а потом вручил жене и оставшуюся часть дня провел, возясь с «шевроле»…Я еще не надоел тебе, Дэннис?

— Нет, — честно сказал я.

— Все эти годы Ролли мечтал о хорошей новой машине. Не о«кадиллаке», не о «линкольне» — нет; он не хотел присоединяться к высшемуклассу — к офицерам, к «говнюкам». Он хотел купить новый «плимут», а можетбыть, «додж» или «форд».

Вероника писала, что все воскресные дни они проводили впоездках к различным торговцам автомобилями. Она с ребенком сидела в старом«хорнете», а Ролли разговаривал с продавцами о компрессии, о лошадиных силах,об аккумуляторах… Иногда я думаю о маленькой девочке, росшей на фонеметаллического лязганья приводов и скрипа подвесок… и я не знаю, плакать мнеили смеяться.

Мои мысли опять обратились к Эрни.

— Он был одержимым, да?

— Да. Я бы сказал, он был одержимым. Он стал давать деньгиВеронике, чтобы она откладывала их. Ведь Ролли не мог переступить через званиестаршего сержанта еще и потому, что имел проблемы с алкоголем. Он не былалкоголиком, но каждые шесть — восемь месяцев у него начинался запой. Когдазапой кончался, денег уже не было.