— Я сказал: «Ты хочешь, чтобы твоя жена каждый день смотрелана нее? Ездила в ней? Побойся Бога, брат!» Но не думаю, что он слышал меня. Онотвернулся и стал разглядывать свою машину, как будто только вчера купил ее.

Лебэй немного помолчал.

— Марсия говорила ему то же самое. Она всегда боялась Ролли,но в ту минуту выглядела скорее помешанной, чем испуганной, — онапереписывалась с Вероникой и знала, как та любила свою маленькую дочурку. И ещеона сказала, что когда человек умирает, то люди сжигают матрац, на котором онспал, а одежду отдают в Армию Спасения. Она сказала, что его жена не придет всебя до тех пор, пока машина будет стоять в гараже.

Ролли ухмыльнулся и спросил, не хочет ли она, чтобы он облилмашину газолином и бросил в нее зажженную спичку только из-за того, что в нейзадохнулась его дочь. Моя сестра сначала заплакала, а потом стала кричать, чтоничего лучшего невозможно было бы придумать. Мне пришлось увести ее, потому чтоу нее началась истерика. Больше мы не говорили с Ролли на эту тему. Машинапринадлежала ему, и он не желал продавать ее.

Марсия вернулась в Денвер и, насколько мне известно, с техпор не встречалась с Ролли и не писала ему. Она не приехала даже на похороныВероники.

Его жена. Сначала ребенок, а потом жена. Я ужепредчувствовал нечто подобное. У меня начинали цепенеть ноги и руки.

— Она умерла через шесть месяцев. В январе пятьдесятдевятого года.

— Но ее смерть не была связана с машиной, — сказал я. — Ведьтак, да?

— Ее смерть была непосредственно связана с машиной, — мягкопроговорил он.

Я подумал, что не стану больше ничего слушать. Но конечно, ястал бы слушать. Потому, что мой друг обладал сейчас этой машиной, и потому,что она угрожала не только его жизни.

— После смерти Риты Вероника впала в депрессию. Она так и непришла в себя. У нее было несколько друзей в Либертивилле, и они пыталисьпомочь ей… но она не была способна принять их помощь.

Во всех остальных отношениях дела их налаживались. Впервые вжизни у моего брата появились деньги. Он получал пенсию по инвалидности,устроился на работу ночным сторожем в шинной мастерской, находившейся назападной окраине города. Сегодня, после похорон, я ездил туда, но не нашел еена прежнем месте.

— Ее сломали двенадцать лет назад, — сказал я. — Я еще неходил в школу. Там теперь небольшой китайский ресторанчик.

— Они почти расплатились за дом. И конечно, у них не быломаленькой девочки, которая требовала много забот. Но Веронике от этого нестановилось лучше.

Она покончила с собой. Если бы существовала книга, обучающаяразличным способам самоубийств, то ее бы туда включили как пример отклонения отправил. Она пошла в магазин автомобильных принадлежностей — тот самый, гдедавным-давно я купил свой первый велосипед, — и купила резиновый шланг длиной вдвадцать футов. Один его конец она надела на выхлопную гробу Кристины, а другойпросунула в одно из задних окон. У нее никогда не было водительских прав, ноона знала, как заводить машину. Собственно, это было все, что ей требовалосьзнать.

Сжав губы, я провел по ним языком и услышал свой голос,который не сразу узнал:

— Кажется, я бы выпил содовой.

— Будь добр, принеси и мне, — сказал он. — Обычно онапомогает мне не заснуть, но на эту ночь я все равно не предчувствую скорыхсновидений.

Я подозревал, что то же самое относилось и ко мне. Сходив вмотель за содовой водой, я на обратном пути остановился. Он сидел перед своимкоттеджем. В темноте, точно два маленьких призрака, белели его носки. Яподумал: может быть, эта машина проклята? Может быть, в этом-то все дело? Воттак бывает в рассказах о привидениях. Идет кто-нибудь, а впереди — указательныйзнак… следующая остановка — Сумеречная Зона!

Смешно, да?

Конечно, это было смешно. Я пошел дальше. На машиныпроклятия накладываются не больше, чем на людей; такие дешевки встречаютсятолько в фильмах ужасов, которые вам показывают по воскресеньям.

Я отдал ему бутылку содовой и услышал последнюю частьистории Ролланда Д. Лебэя, которую можно уместить в одной фразе: с тех пор онжил несчастливо. У него остались только небольшой домик у дороги и «плимут»1958 года. В шестьдесят пятом он бросил работу ночного сторожа и приблизительнов то же время перестал заботиться о Кристине — постепенно она стала приходить всегодняшнее состояние.

— Вы хотите сказать, с той поры она стояла на открытомвоздухе? — спросил я. — С шестьдесят пятого года? Все тринадцать лет?

— Нет, конечно, он ее поставил в гараж, — сказал Лебэй. —Соседи не позволили бы машине гнить на чьем-то газоне. Может быть, где-нибудь ипозволили бы, но не в США.

— Но она там была, когда мы…

— Да, я знаю. Его бывшие сослуживцы говорили мне, что онприклеил к ней листок бумаги с надписью «Продается» и поставил ее на газонперед домом Это было первого мая, четыре месяца назад.

Я хотел что-то сказать, но промолчал. У меня появилась идея,которую можно выразить так: слишком все удачно получилось. Слишком удачно.Кристина долгие годы стояла в том темном гараже. И появилась на улице всего занесколько месяцев до того, как мы с Эрни проезжали по ней.

Позже — гораздо позже — я просмотрел подшивки газетПитсбурга и Либертивилла. Там не было ни одного объявления о продаже«плимута-фурии». Лебэй просто выставил машину перед домом и стал ждатьпокупателя.

Тогда я еще не сделал всех выводов из своей мысли, ноосознал ее ровно настолько, чтобы почувствовать холодный и скользкий страх.Лебэй точно знал, что покупатель скоро появится. Не в мае, так в июне. Не виюне, так в июле. Не в июле, так в августе. Скоро.

Нет, мне далеко было до логических умозаключений. Вместо ниху меня перед глазами стояла одна тошнотворная картина: ядовитый паук с широкооткрытыми зелеными челюстями, сидящий в углу паутины и поджидающий жертву.

Настоящее насекомое.

— По его словам, он отказался от машины, потому что не могпройти медицинской комиссии. — наконец выдавил из себя я. — Люди его возрастараз в два года подтверждают права на вождение автомобиля. Он бы автоматическипотерял их.

Джордж Лебэй кивнул.

— Это похоже на Ролли, — сказал он. — Но…

— Но что?

— Не помню, где я читал, что в жизни людей существуют некие«времена». Что когда наступает «время парового двигателя», то сразу десятокчеловек изобретают паровой двигатель. Может быть, патент получит только один изних, но над идеей работают все десять. Чем это объяснить? Только тем, чтонаступило «время парового двигателя».