Может быть, он женился на Веронике, потому что она моглаположить конец этому. Когда у него начинался запой, она одна могла сохранитьденьги. Однажды — тогда у них было накоплено уже восемьсот долларов — Роллиугрожал ей ножом: он приставил нож к ее горлу и потребовал отдать емусбережения. «Вспомни о машине, дорогой, — сказала она, когда лезвие сталовдавливаться в ее кожу. — Если ты пропьешь деньги, то уже никогда не купишьмашины».

— Должно быть, она любила его, — сказал я.

— Конечно. Только не строй романтического предположения,будто ее любовь хоть в чем-то изменила моего брата. Вода камень точит, но дляэтого ей нужны сотни лет. Увы, люди смертны.

Казалось, Лебэй хотел что-то добавить, но передумал.

— Правда, он ни разу не ударил ее, — сказал он. — Незабывай, что он был пьян, когда приставил нож к ее горлу. Сейчас многие вопят онаркомании в школе, и для этих воплей на самом деле есть все основания, но я досих пор считаю, что алкоголь — вот наиболее вульгарный и опасный из всехкогда-либо изобретенных наркотиков. И он не запрещен законом.

Когда Ролли наконец демобилизовался в 1957 году, у Вероникибыло отложено немногим более тысячи двухсот долларов. И он получал существеннуюпенсию, назначенную ему за повреждение спины в армии: он говорил, что дрался с«говнюками» и здорово проучил их.

Итак, деньги были. Они построили дом и обзавелись всемнеобходимым, но прежде у них появилась машина. Машина была превыше всего. Ондолго выбирал и в конце концов остановился на Кристине. В 1958 году «фурия»получила премию как лучшая модель года. Я не помню всех ее техническиххарактеристик и думаю, что они уже не имеют значения. Какая из них может сейчасинтересовать кого-то, кроме твоего друга?

— Ее стоимость, — сказал я. Лебэй улыбнулся:

— Ах да, стоимость… Брат мне писал, что продажная цена былатри тысячи долларов, но он, по его собственному выражению, «превзошел любогоеврея» и сторговался на двух тысячах ста долларах. На следующий год Рита,которой было тогда шесть лет, задохнулась и умерла.

Меня подбросило в кресле так, что оно чуть не перевернулось.Его мягкий учительский голос обладал усыпляющим свойством, а я устал за день; яуже находился в полудреме. Последние слова были как стакан холодной воды,выплеснутой мне в лицо.

— Да, ты не ослышался, — сказал он, взглянув в мои глаза. —В тот день они «выжимали газ». Это выражение он заимствовал из песенокрок-н-ролла, который слушал не переставая. Они каждое воскресенье «выжималигаз», попросту говоря, ехали куда глаза глядят. У них в салоне машины былисоломенные корзинки, стоявшие спереди и сзади. Маленькой девочке запрещалосьбросать что-либо на пол. И она никогда не сорила в машине… — Он опять ненадолгозадумался, а потом заговорил с какой-то новой интонацией:

— Ролли был заядлым курильщиком, но если курил в машине, тоне тушил окурок в пепельнице, а бросал в окно. Когда курил кто-то другой, Ролливытряхивал пепельницу и протирал чистой салфеткой. Дважды в неделю он мылмашину и два раза в год полировал. Он сам возился с ней в местном гараже, где унего была арендована стоянка. Мне стало любопытно, был ли это гараж Дарнелла.

— В то воскресенье они остановились у обочины, чтобы купитьдомой гамбургеров — как ты понимаешь, тогда еще не было «Макдоналдсов», а былитолько стоянки у края дороги. И то, что затем случилось… полагаю, это былодовольно просто…

Снова наступила тишина, точно он размышлял, следовало ли емубыть до конца откровенным со мной, или старался отделить от домыслов то, чтоему было известно.

— Она насмерть задохнулась из-за куска мяса, — наконецсказал он. — Когда она стала раздирать себе горло, Ролли вытащил ее из машины,но было уже поздно… Моя племянница умерла на обочине дороги. Представляю, какаяэто отвратительная и страшная смерть.

В его речи снова появилась усыпляющая учительская плавность,но меня уже не клонило ко сну.

— Он пытался спасти ее. Я так думаю. Я хочу верить, что онаумерла по нелепой случайности. Он долго жил в обстановке жестокости и,наверное, не очень глубоко любил свою дочь, если вообще любил ее. Иногданевозможно выжить, не становясь черствым. Иногда жестокость просто необходима.

— Но не в таких случаях, как тот, — сказал я.

— Он переворачивал ее вниз головой и держал за лодыжки. Оннадавливал на живот, надеясь вызвать рвоту. Думаю, если бы он имел хотьмалейшее представление о трахеотомии, то произвел бы ее при помощи своегоперочинного ножа. Но он, конечно, не знал, как это делается. Она умерла.

На похороны приехала Марсия с мужем и детьми. Я тоже. Такнаша семья собралась в последний раз. Помню, я думал, что он сразу же продастмашину. Но он не расстался с ней. На ней они приехали в методистскую церковьЛибертивилла, и она вся сияла свежей полировкой… и ненавистью. Она гореланенавистью. Он повернулся ко мне:

— Ты веришь мне, Дэннис?

Перед тем как ответить, я сглотнул комок, подступивший кгорлу:

— Да, верю.

Лебэй мрачно кивнул головой:

— Вероника сидела рядом с ним, как восковая кукла. В нейбольше ничего не было. Раньше у Ролли была машина, а у нее — дочь. Она даже неплакала. Она умерла.

Я сидел и старался представить, что бы я сделал, если бы этослучилось со мной. Моя дочь начинает задыхаться и хвататься за горло на заднемсиденье моей машины, а потом умирает у края дороги. Продал бы я машину? Зачем?Разве машина виновата в ее смерти? Точно так же можно было бы обвинятьгамбургер, еще не купленный, но уже вставший у нее поперек горла. Так из-зачего продавать машину? Только из-за того непринципиального обстоятельства, чтоя уже не смог бы смотреть на нее, не смог бы даже думать о ней без боли иужаса? Но о чем вообще я смог бы тогда думать?

— Вы спросили его об этом?

— Да, когда мы остались втроем — он, Марсия и я. Наша семьябыла в сборе. Я спросил, намеревался ли он продать машину. Она стояла рядом скатафалком, который привез его дочь на кладбище — то же самое, где сегодняпохоронили Ролли. У нее была красно-белая расцветка. «Крайслер» в 1958 году невыпускал машин с такой окраской: Ролли покупал ее с обычным цветом. Мы стояли впятидесяти футах от нее, и я испытывал странное чувство… очень странноепобуждение… отойти от нее подальше, точно она могла слышать нас.

— И что же вы сказали?

— Я спросил, собирается ли он продать машину. Роллипосмотрел на меня так же, как в ту секунду, когда замахивался, чтобы швырнутьсвоего маленького братика на колья ограды. Он сказал:

«Я еще не сошел с ума, Джордж. Ей всего один год, она прошлатолько одиннадцать тысяч миль. Ты ведь знаешь, что машину продают не раньше,чем через три года после покупки».