Лео изумительно варил кофе. И всегда помнил о незначительных мелочах. Например, спустя четыре года, он не забыл, что я завтракаю. Для меня достал сыр, масло и приготовил тосты — то, без чего не обходилось ни одно моё утро.

— Нам нужно поговорить, Эль, — Лео сосредоточен и задумчив. И эта его многозначительность вызывает улыбку. Но я сдерживаюсь, чтобы не сбить его с мысли. — И давай я буду говорить, а ты кивать и соглашаться?

Он бросает на меня быстрый взгляд. Я не спешу возмущаться. Что-то за всем этим сквозит… необычное. Я неопределённо шевелю бровями. Это ни «да», ни «нет. Всего лишь желание его выслушать.

— Папа Король немного специфичен, — начинает он, как мне кажется, издалека. — Не удивлюсь, если он заявится без приглашения сюда ещё пару раз. Поэтому нам нужно быть готовыми.

Я снова приподнимаю брови, потому что не совсем хорошо понимаю, куда он клонит. Как-то не показался мне его отец ни с «приветом», ни с причудами. Очень обаятельный мужчина. Располагает к себе. Я снова думаю, что Вера Ефимовна не зря потеряла из-за него голову и не смогла вырулить, когда они расстались.

— Большая часть твоих вещей поселится в моей комнате, — Лео уже всё решил, и моё мнение его не интересует. Ставит перед фактом, а я пытаюсь сообразить, как же это будет выглядеть.

Мне что, по утрам ходить к нему в халатике и выбирать платья? Хм, возможно, это не такая уж и плохая идея, поэтому я снова придерживаю язык и колкости, что рвутся из меня, как флаги на ветру.

— При его посещениях неплохо было бы изображать влюблённую пару. Я, возможно, буду прикасаться к тебе, обнимать.

Я чуть не закрываю глаза — так остро прошибают меня слова Короля. Да я не против. Всё словно сговорилось мне подыгрывать.

Выдержишь ли ты, Лео? Сможешь ли? Хватит ли у тебя хладнокровия играть роль? Не выбьешься ли ты из образа? Получится ли у меня вытянуть тебя с подмостков в реальность, где всё по-настоящему?

Я делаю ставку на чувства. Я ставлю всё на кон, собираясь сорвать куш. Не хочу ни с кем тебя делить, Лео. Поэтому, будь добр, не подведи меня, не дай остаться нищей без единой монеты в кармане.

— Таня? — доносится его голос. В глазах у Лео — тревога.

— Я слышу тебя, Лёнь, — вздыхаю, пытаясь взять себя в руки. — И если не возражаю, значит согласна. Подыграю тебе, не переживай.

— Я хочу, чтобы ты знала. Он… кажется милым и обаятельным, своим в доску. Но отец сам себе на уме. Редко встретишь человека, который бы переплюнул его в осторожности и расчётливости. Это его конёк. Маска, способная обаять и взять в плен. А дальше он делает с людьми, что хочет.

Меня не удивляют слова Лео. Возможно, всё так и есть. Но я даже не могу представить, зачем бояться Антона Григорьевича. Чем он опасен лично мне? Может, потому, что моя партия не игра вовсе. Я даже если и где накосячу, не очень расстроюсь. У меня к Лео давние чувства. А поэтому мне не страшны никакие папы-волки.

— Он способен меня съесть? — пытаюсь я всё же пошутить.

— Скорее, он остановит свой выбор на мне. Но тут такое дело… Он не зря у тебя вчера выпытывал подробности твоей жизни.

Мне становится весело, но я всё так же пытаюсь удержать губы на месте. Лео так серьёзен. Я не могу смеяться.

— Я где-то прокололась? Выдала очень важную и ценную информацию? Никогда Штирлиц не был так близок к провалу…

Лео мечет в меня сердитый взгляд. Губы его становятся жёсткими. Под скулами пролегают тени. Сдерживаюсь, чтобы не прикоснуться к каменному подбородку рукой. Больше всего сейчас мне хочется сделать именно это. Но вместо того, чтобы ощутить под пальцами его гладкую после бритья кожу, я делаю глоток почти остывшего кофе.

— Это не смешно, Тань. К выходным перед ним может лежать вся твоя подноготная. Досье, где любовно пропишут размер твоей ноги, название детского садика, в который ты ходила, и прочие подробности. Я бы хотел, чтобы он не смог загнать тебя в угол или застать врасплох.

— Ну что такого в том, что он узнает про садик или про музыкальную школу? — качаю я головой и наконец-то улыбаюсь. — В моей жизни нет ничего интересного. Она… скучна и безлика.

Лео снова бросает острый взгляд.

— Да, если только не считать той нашумевшей истории с Кракеном. Хоть имя твоё почти не связывают с теми событиями. Но папа мой не дурак. Умеет два плюс два складывать. У него это отлично получается.

Несмотря на то, что в кухне тепло, меня охватывает дрожь. Я сдерживаюсь, чтобы не обхватить себя руками.

— Думаешь, папе твоему не понравится тёмное пятно на моей почти девственной репутации? — я всё же нахожу в себе силы сыронизировать.

— Папа может заподозрить, что мы морочим ему голову, — Лео тоже делает глоток кофе и морщится. — И ещё. Ты забываешь об одном милом парне, который неровно дышит на тебя.

Сашка Ландау. Ну, да. Это очень весомый аргумент для папы. Смешно слушать. Можно подумать, нужно всю жизнь прожить в парандже и смотреть на мир только сквозь узкую прорезь в материи. Иначе папа в любом случае подумает, что ему пудрят мозги.

— Когда или если это всплывёт, — голос Короля падает на низкие тихие басы, — я хочу, чтобы ты сказала, что он бывший, остался в прошлом. И ты бы позвонила своему мажору и отговорила от встреч и поездок. А то будет очень интересно, когда он припрётся сюда и будет смотреть на тебя влюблёнными глазами преданного тебе душой и телом щенка.



Лео

Настоящее время

Таня ошарашена и немного удивлена. Брови у неё приподнимаются. Меня немного выводит из себя её улыбка. Она ещё не понимает, насколько серьёзно влипла в игру, у которой нет правил.

— Саша — очень интеллигентный и культурный мальчик, — поясняет она терпеливо, как недоумку. Это не первый раз, между прочим, она проворачивает идиотскую формулировку, словно ту вколотили ей на подкорку.

Мальчик?! Видел он этого мальчика — лез с поцелуями к его девочке и руки свои протягивал!

— У моей невесты может быть лишь один жених — я, — пытается произнести спокойно и весомо, а выходит тихо и с каким-то внутренним бешенством.

— Успокойся, Лео, — гладит Таня его по ладони, — это всего лишь игра. Не думаю, что дойдёт до мексиканских страстей.

Он бы возразил ей. Но сейчас спорить не выигрышно. Он видит этого Сашеньку совсем в другом свете. Лео уверен на все двести пятьдесят процентов: недолог тот час, когда напыщенный хлыщ покажет своё настоящее лицо.

Он сам удивляется: откуда в нём всколыхнулось вот это тёмное бурление, низменные чувства, дикая жажда собственничества. Это его девочка. Фиктивно, понарошку, ещё как — без разницы. Ничто не может отменить тот факт, что Эль — особенная. Всегда такой была, и он не желает менять эти правила сейчас.