— Если бы ты был сейчас в лаборатории алхимика,то мог бы изучить наилучший способ постичь ее. Но ты в пустыне — значит,погрузись в пустыню. Она, как и все, что существует на Земле, поможет тебепонять мир. Нет надобности понимать всю пустыню — одной песчинки достаточно длятого чтобы увидеть все чудеса Творения.

— А как же мне погрузиться в пустыню?

— Слушай свое сердце. Ему внятно все на свете,ибо оно сродни Душе Мира и когда-нибудь вернется в нее.

* * *

В молчании они ехали еще двое суток. Алхимикбыл настороже: они приближались к тому месту где шли самые ожесточенные бои. Аюноша все пытался услышать голос сердца.

Сердце же его было своенравно: раньше оно всевремя рвалось куда-то, а теперь во что бы то ни стало стремилось вернуться.Иногда сердце часами рассказывало ему проникнутые светлой печалью истории, аиногда так ликовало при виде восходящего солнца, что Сантьяго плакалвтихомолку. Сердце учащенно билось, когда говорило о сокровищах, и замирало,когда глаза юноши оглядывали бескрайнюю пустыню.

— А зачем мы должны слушать сердце? — спросилон, когда они остановились на привал.

— Где сердце, там и сокровища.

— Сердце у меня заполошное, — сказал Сантьяго.— Мечтает, волнуется, тянется к женщине из пустыни. Все время о чем-то просит,не дает уснуть всю ночь напролет, стоит лишь вспомнить о Фатиме.

— Вот и хорошо. Значит, оно живо. Продолжайвслушиваться.

В следующие три дня они повстречали воинов, адругих видели на горизонте. Сердце Сантьяго заговорило о страхе. Сталорассказывать ему о людях, отправившихся искать сокровища, но так их и ненашедших. Порою оно пугало юношу мыслью о том, что и ему не суждено отыскатьих, а может быть, он умрет в пустыне. Иногда твердило, что от добра добра неищут: у него и так уже есть возлюбленная и много золотых монет.

— Сердце предает меня, — сказал он Алхимику,когда они остановились дать коням передохнуть. — Не хочет, чтобы я шел дальше.

— Это хорошо, — повторил тот. — Это значит,оно не омертвело. Вполне естественно, что ему страшно отдать в обмен на мечтувсе, что уже достигнуто.

— Так зачем же слушаться его?

— Ты все равно не заставишь его замолчать.Даже если сделаешь вид, что не прислушиваешься к нему, оно останется у тебя вгруди и будет повторять то, что думает о жизни и о мире.

— И будет предавать меня?

— Предательство — это удар, которого не ждешь.Если будешь знать свое сердце, ему тебя предать не удастся. Ибо ты узнаешь всеего мечтания, все желания и сумеешь справиться с ними. А убежать от своегосердца никому еще не удавалось. Так что лучше уж слушаться его. И тогда небудет неожиданного удара.

* * *

Они продолжали путь по пустыне, и Сантьягослушал голос сердца. Вскоре он уже наизусть знал все его причуды, все уловки ипринимал его таким, каково было оно. Юноша перестал испытывать страх и большене хотел вернуться — было уже поздно, да и сердце говорило, что всем довольно.«А если я иногда жалуюсь, что ж, я ведь человеческое сердце, мне этосвойственно. Все мы боимся осуществить наши самые заветные мечты, ибо намкажется, что мы их недостойны или что все равно не сумеем воплотить их. Мы,сердца человеческие, замираем от страха при мысли о влюбленных, расстающихсянавсегда, о минутах, которые могли бы стать, да не стали счастливыми, осокровищах, которые могли бы быть найдены, но так навсегда и осталисьпохоронены в песках. Потому что, когда это происходит, мы страдаем».

— Мое сердце боится страдания, — сказал онАлхимику как-то ночью, глядя на темное, безлунное небо.

— А ты скажи ему, что страх страдания хужесамого страдания. И ни одно сердце не страдает, когда отправляется на поискисвоих мечтаний, ибо каждое мгновение этих поисков — это встреча с Богом и сВечностью.

«Каждое мгновение — это встреча, — сказалСантьяго своему сердцу. — Покуда я искал свое сокровище, все дни были озареныволшебным светом, ибо я знал, что с каждым часом все ближе к осуществлению моеймечты. Покуда я искал свое сокровище, я встречал по пути такое, о чем и немечтал бы никогда, если бы не отважился попробовать невозможное для пастухов».

И тогда сердце его успокоилось на целый вечер.И ночью Сантьяго спал спокойно, а когда проснулся, сердце принялосьрассказывать ему о Душе Мира. Сказало, что счастливый человек — это тот, ктоносит в себе Бога. И что счастье можно найти в обыкновенной песчинке, о которойговорил Алхимик. Ибо для того чтобы сотворить эту песчинку, Вселеннойпотребовались миллиарды лет. «Каждого живущего на земле ждет его сокровище, —говорило сердце, — но мы, сердца, привыкли помалкивать, потому что люди нехотят обретать их. Только детям мы говорим об этом, а потом смотрим, как жизньнаправляет каждого навстречу его судьбе, но, к несчастью, лишь немногие следуютпо предназначенной им Стезе. Прочим мир внушает опасения и потому в самом делестановится опасен».

— И тогда мы, сердца, говорим все тише и тише.Мы не замолкаем никогда, но стараемся, чтобы наши слова не были услышаны: нехотим, чтобы люди страдали оттого, что не вняли голосу сердца.

— Почему же сердце не подсказывает человеку,что он должен идти к исполнению своей мечты? — спросил Сантьяго.

— Потому что тогда ему пришлось бы страдать, асердце страдать не любит.

С того дня юноша стал понимать свое сердце. Ипопросил, чтобы отныне, как только он сделает шаг прочь от своей мечты, сердценачинало сжиматься и болеть, подавая сигнал тревоги. И поклялся, услышав этотсигнал, возвращаться на Свою Стезю.

В ту ночь он все рассказал Алхимику. И тотпонял, что сердце Сантьяго обратилось к Душе Мира.

— А теперь что мне делать?

— Продолжать путь к пирамидам. И не упускатьиз виду знаки. Сердце твое уже способно указать тебе, где сокровища.

— Так мне этого не хватало прежде?

— Нет. Не хватало тебе вот чего, — ответилАлхимик и стал рассказывать: — Перед тем как мечте осуществиться. Душа Мирарешает проверить, все ли ее уроки усвоены. И делает она это для того, чтобы мысмогли получить вместе с нашей мечтой и все преподанные нам в пути знания. Воттут-то большинству людей изменяет мужество. На языке пустыни это называется«умереть от жажды, когда оазис уже на горизонте». Поиски всегда начинаются сБлагоприятного Начала. А кончаются этим вот испытанием.

Сантьяго вспомнил старинную поговорку,ходившую у него на родине: «Самый темный час — перед рассветом».

* * *