Но вот старик, сидевший в центре, чуть заметноулыбнулся, и Сантьяго сразу успокоился. До сих пор он не проронил ни слова и непринимал участия в споре. Но юноша, которому был внятен Язык Мира, чувствовал,как от приближения войны сотрясается шатер, и понял, что поступил правильно,явившись сюда.

Все смолкли и внимательно выслушали старика. Атот обернулся к Сантьяго, и на этот раз на лице его юноша заметилотчужденно-холодное выражение.

— Две тысячи лет назад далеко-далеко отсюдабросили в колодец, а потом продали в рабство человека, который верил в сны, —заговорил старик. — Наши купцы привезли его в Египет. Все мы знаем, что тот,кто верит в сны, умеет и толковать их.

«Хоть и не всегда может воплощать их в явь», —подумал Сантьяго, припомнив старую цыганку.

— Тот человек, сумев растолковать фараону егосон о семи коровах тощих и семи тучных, избавил Египет от голода. Имя его былоИосиф. Он тоже был чужеземцем, как и ты, и лет ему было примерно столько же,сколько тебе.

Он помолчал. Глаза его были по-прежнемухолодны.

— Мы всегда следуем Обычаю. Обычай спас Египетот голода, сделал его народ самым богатым из всех. Обычай учит, как должнопересекать пустыню и выдавать замуж наших дочерей. Обычай гласит, что оазис —ничейная земля, ибо обе воюющие стороны нуждаются в нем и погибнут без него.

Никто не произносил ни слова.

— Но Обычай велит нам также верить посланиямпустыни. Всему, что мы знаем, научила нас пустыня.

По его знаку все арабы поднялись. Совет былокончен. Наргиле погасли, стража вытянулась. Сантьяго собрался было выйти, ностарик заговорил снова:

— Завтра мы преступим закон, по которому никтоне имеет права носить в оазисе оружие. Целый день мы будем поджидать врага, акогда солнце сядет, мои воины вновь сдадут мне оружие. За каждых десятерыхубитых врагов ты получишь по золотой монете. Но оружие, раз взятое в руки,нельзя просто так положить на место — оно должно вкусить крови врага. Онокапризно, как пустыня, и в следующий раз может отказаться разить. Если нашемуоружию не найдется завтра никакого иного дела, то уж, по крайней мере, мы егообратим против тебя.

* * *

Оазис был освещен только луной. Сантьяго доего шатра было ходу минут двадцать, и он зашагал к себе.

Недавние слова вождя напугали его. Он проник вДушу Мира, и ценой за то, чтобы поверить в это, могла быть его жизнь. Неслишком ли дорого? Но он сам решился на такие ставки, когда продал своих овец,чтобы следовать Своей Стезей. А, как говорил погонщик, двум смертям не бывать…Не все ли равно: завтра это произойдет или в любой другой день? Всякий деньгодится, чтобы быть прожитым или стать последним. Все зависит от слова«Мактуб».

Сантьяго шел молча. Он не раскаивался и ни очем не жалел. Если завтра он умрет, значит Бог не хочет изменять будущее. Но онумрет, уже успев одолеть пролив, поработать в лавке, пересечь пустыню, узнатьее безмолвие и глаза Фатимы. Ни один день его с тех самых пор, как он ушел издому, не пропал впустую. И если завтра глаза его закроются навеки, то они всеже успели увидеть много больше, чем глаза других пастухов. Сантьяго гордилсяэтим.

Внезапно он услышал грохот, и шквальнымпорывом неведомого ветра его швырнуло наземь. Облако пыли закрыло луну. Передсобой юноша увидел огромного белого коня — он поднялся на дыбы и оглушительноржал.

Когда пыль немного осела, Сантьяго обуялникогда еще доселе не испытанный ужас. На белом коне сидел всадник в тюрбане —весь в черном, с соколом на левом плече. Лицо его было закрыто так, что видныбыли только глаза. Если бы не исполинский рост, он походил бы на одного из техбедуинов, которые встречали караван и рассказывали путникам, что делается впустыне.

Лунный свет заиграл на изогнутом клинке — этовсадник выхватил саблю, притороченную к седлу. Громовым голосом, которому,казалось, отозвались гулким эхом все пятьдесят тысяч пальм оазиса Эль-Фаюм, онвскричал:

— Кто осмелился узреть смысл в полетеястребов?

— Я, — ответил Сантьяго.

В эту минуту всадник показался емунеобыкновенно похожим на изображение Святого Иакова, Победителя Мавров, верхомна белом коне, топчущем копытами неверных. В точности такой — только здесь всебыло наоборот.

— Я, — повторил он и опустил голову, готовясьпринять разящий удар. — Много жизней будет спасено, ибо вы не приняли в расчетДушу Мира.

Но клинок отчего-то опускался медленно, покудаострие его не коснулось лба юноши. Выступила капелька крови.

Всадник был неподвижен. Сантьяго тоже замер.Он даже и не пробовал спастись бегством. Где-то в самой глубине его существаразливалась странная радость: он умрет во имя Своей Стези. И за Фатиму. Сталобыть, знаки не обманули. Вот перед ним Враг, а потому смерть не страшит его,ибо Душа Мира существует и через мгновение он станет ее частью. А завтра та жеучасть постигнет и Врага.

Всадник между тем все не наносил удар.

— Зачем ты это сделал?

— Я всего лишь услышал и понял то, чтоповедали мне ястребы. Они хотели спасти оазис. Его защитники перебьют вас — ихбольше.

Острие по-прежнему лишь касалось его лба.

— Кто ты такой, что вмешиваешься впредначертания Аллаха?

— Аллах сотворил не только войско, но и птиц.Аллах открыл мне их язык. Все на свете написано одной рукой, — ответил юноша,припомнив слова погонщика.

Всадник наконец отвел саблю. Сантьяго перевелдух.

— Поосторожней с предсказаниями, — сказалвсадник. — Никто не избегнет того, что предначертано.

— Я видел войско. Я не знаю, чем кончитсясражение.

Всаднику понравился такой ответ, но он медлилспрятать саблю в ножны.

— А что здесь делает чужеземец?

— Я ищу Свою Стезю. Но тебе не понять, что этотакое.

Всадник вложил саблю в ножны. Сокол у него наплече издал пронзительный крик. Напряжение, владевшее Сантьяго, сталоослабевать.

— Я хотел испытать твою отвагу. Ничего нетважнее для тех, кто ищет Язык Мира.

Юноша удивился. Всадник рассуждал о вещах, вкоторых мало кто смыслил.