— Бог вам поможет. Но и самому постараться придется.

Я поднялся, и мы с Крамли постояли, глядя на «Корону» так,будто это был его единственный ребенок и других больше не будет.

— Отдаете мне распоряжения, малыш? — спросилКрамли.

— Нет, это ваш мозг распоряжается, вы толькоприслушайтесь.

Крамли попятился и вышел в кухню взять еще пива. Я осталсявозле письменного стола и ждал, но вдруг услышал, как хлопнула задняя дверь.

Я нашел Крамли в саду: он подставил лицо подразбрызгиватель, и оно все покрылось освежающими каплями. К этому временипотеплело, солнце здесь, на границе с державой туманов, сияло в полную силу.

— Сколько же вы за это время продали рассказов? Сорок?

— Да, сорок, по тридцать баксов за штуку. Так что авторя богатый.

— Вы и впрямь богаты. Вчера я постоял возле стойки сжурналами в винном магазине Абе и прочел один ваш рассказ. Про человека,который обнаружил, что у него внутри скелет, и это его страшно перепугало.Здорово написано, ничего не скажешь. Где, черт побери, вы берете такие идеи?

— Просто у меня внутри тоже скелет, — ответил я.

— Большинство этого даже не замечает. — Крамливручил мне пиво и наблюдал, какую гримасу я сделаю на этот раз. — Этотстарик…

— Уильям Смит?

— Ну да, Уильям Смит. Утром пришло заключение овскрытии. В легких воды не оказалось.

— Значит, он не утонул! Значит, его убили на берегу каналаи уже мертвого затолкали в клетку. А это доказывает…

— Не бегите впереди паровоза, а то вас задавят. И неговорите, что я вам это сообщил, иначе пиво отберу.

Я с радостью протянул ему банку. Но он оттолкнул мою руку.

— А что вы думаете насчет стрижки?

— Какой стрижки?

— В день его смерти, незадолго до нее, мистера Смитадействительно безобразно подстригли. Помните, как сокрушался его приятель,выходя из морга? Я сразу понял, что сделать это мог только один никуда негодный парикмахер.

Я рассказал Крамли про Кэла, про премию, которую посулилиУильяму Смиту, про Майроновский танцзал, про кафе Модести и про большой красныйтрамвай.

Крамли терпеливо меня выслушал и сказал:

— Неубедительно.

— Это все, что нам известно, — возразил я. —Хотите, я проверю Венецианский кинотеатр, — может, кто и вспомнит, чтовидел старика перед входом в тот вечер, когда он исчез?

— Нет, — отрезал Крамли.

— Может, мне проверить кафе Модести, трамвай,Майроновский танцзал?

— Нет, — повторил Крамли.

— Что же тогда вы от меня хотите?

— Чтобы вы держались от этого подальше.

— Почему?

— Потому, — сказал Крамли и замолчал. Он взглянулна заднюю дверь. — Если с вами что-нибудь случится, мой дурацкий роман таки не будет дописан. Кто-то должен прочитать это сочинение. А никого другого яне знаю.

— Вы забываете, — возразил я, — ведь кто бывчера ночью ни стоял возле вашего дома, сейчас он уже стоит возле моего. Я немогу ему этого позволить, правда? Не желаю, чтобы этот тип продолжал за мнойследить. Это он подсказал мне название, которое я только что напечатал на вашеймашинке. Согласны?

Крамли смотрел мне в лицо, и я понимал, о чем он думает: обабрикосовом пироге, о банановом пирожном и мороженом с клубникой.

— Только будьте осторожны, — проговорил оннаконец. — Старик мог поскользнуться, разбить голову и умереть до того,как попал в канал. Поэтому в легких и нет воды.

— А после этого он доплыл до клетки и залез туда. Ясноедело.

Крамли покосился на меня, словно старался оценить, чего отменя ждать.

Не сказав ни слова, он углубился в заросли. Его не былооколо минуты. Я ждал.

Потом откуда-то издалека до меня донесся трубный рев слона.Я медленно повернулся и, попав под садовый дождик, прислушался. Где-то ужепоближе лев открыл огромную, как улей, пасть, издал мощный рык и словноизрыгнул рой убийц. Стадо антилоп и газелей пронеслось мимо, как порыв летнеговетра; поднимая пыль, они стучали копытами по высохшей земле, и мое сердцеустремлялось вслед за ними.

Внезапно на тропинке появился Крамли; он широко улыбался,как мальчишка, который то ли гордится, то ли смущен своей безумной выдумкой, доэтой минуты не известной никому. Он покряхтывал и двумя новыми банками пивапоказывал вверх на шесть звуковых систем в виде рожков лилий, подвешенных вкронах деревьев, словно большие темные цветы. Оттуда-то антилопы, газели изебры защищали нас от безымянных зверей, обитающих за забором бунгало. Слонгромко протрубил еще раз, и это меня доконало.

— Африканские записи, — объяснил Крамли, а мог быи не объяснять.

— Потрясающе! — воскликнул я. — А это что?

Мне почудились десять тысяч африканских фламинго, которыхпять тысяч дней назад, когда я был еще школьником, Мартин и Оса Джонсоны[65] перевозили с пресноводной лагуны, возвращаясь на самолете кнам в Калифорнию, чтобы рассказать простым людям невероятные истории об африканскихгну и о своих приключениях в Африке.

И тут я вспомнил.

В тот день, когда мне пришлось бежать со всех ног, чтобыуспеть послушать Мартина Джонсона, он погиб в авиакатастрофе возле самогоЛос-Анджелеса.

А сейчас в этих райских кущах, в убежище Элмо Крамли, яувидел птиц Мартина Джонсона. И мое сердце взмыло вместе с ними. Я посмотрел нанебо и спросил:

— Что вы собираетесь делать, Крамли?

— Ничего, — ответил он. — Старушка сканарейками будет жить вечно. Можете держать пари.

— Денег нет, — ответил я.

Когда в тот день, ближе к вечеру, появились утопленники,это, конечно, многим испортило пикники, которые устраивались на пляже. Людинегодовали, складывали свои корзины и уходили домой. Разгневанные женщины ираздраженные мужчины призывали назад собак, упрямо стремившихся к берегусмотреть на странных людей, неподвижно лежавших у самой воды. Детей уводили спляжа и отсылали домой, категорически запрещая впредь даже приближаться к такимсвоеобразным незнакомцам.