Я подошла к окну. Мелиса и Руи возвращались со школы.

– В четыре часа состоится прощание, – произнесла, когда посадила детей за стол и подала обед.

Сестра отодвинула тарелку.

– Я не хочу. Аппетита нет, – Мелиса с невыносимой тоской в глазах оглядела стол.

– Хорошо, – оставалось ответить мне.

Я сама не испытывала голода в последние сутки. Эмоции заставляли не просто потерять аппетит, смысл жизни стирался. Я ощущала полную разбитость и апатию ко всему остальному.

– Я наелся, – Руи чуть поковырял в тарелке и тоже отодвинул пасту с томатно-сырным соусом, что я приготовила.

Молча собрала посуду и начала мыть.

Сейчас я должна была что-то сказать детям, поддержать или приободрить, но не могла произнести и слова. Стоит мне заговорить, и я сама превращусь в девочку-подростка.

Отвернувшись к раковине, я глотала слезы, и старалась держать себя в руках. Хотелось закрыться в комнате, чтобы никто не видел, как мне невыносимо плохо. Выть, кричать, ругаться… Любыми способами утолить жжение в груди от боли, разрывающей на живую сердце.

Обернувшись, увидела, что сестра с братом ушли в свою комнату.

Чувство немого осуждения висело тяжелым топором над моей головой.

Я прошла в комнату мамы и закрылась, но боялась давать эмоциям волю. Что, если я нужна буду детям? Что они увидят? Старшую сестру, которая не в состоянии успокоиться и бьется в истерике?

Тяжело опустилась на кровать и взгляд упал на большое зеркало в шкафу-купе. Сейчас я перед собой видела не молодую девушку, а замученную жизнью сорокалетнюю женщину. Мешки под глазами, потухший безразличный взгляд, сгорбившийся силуэт.

– Боже, неужели это я? – произнесла вслух и отвернулась, ложась на живот.

Легкой дымкой сон прокрался в мое сознание, и я не заметила, как уснула.

Меня разбудила Мелиса. Они с Руи были готовы к прощальной церемонии, а я, сгорая от стыда за то, что расклеилась и позволила эмоциям управлять собой, соскочила с кровати:

– Десять минут, и мы поедем, – распахнула шкаф, оглядывая свой скудный гардероб. Пришлось натягивать джинсы и черную футболку. Больше у меня подходящей одежды для похорон не было.

Мелиса одела свое черное платье, что изредка носила в школу, а Руи нашел черную рубашку с коротким рукавом. Сестра успела, и сама собраться, и собрать брата, пока я спала от переизбытка эмоций.

– Простите меня, – обернувшись, вдруг сказала я, расчесывая волосы около зеркала.

Дети, отвлекшись на одно из приложений на смартфоне сестры, подняли удивленные взгляды.

– Я понимаю, что вы думаете. Я обещала, что мама останется с нами, что она выздоровеет, – шумно втянула воздух, продолжая – но я не оправдала ваших ожиданий…

Подступивший ком слез задавил горло спазмом. Я понимаю, что сейчас разрыдаюсь и больше не смогу ни слова выдавить из себя!

Но Мелиса и Руи вдруг подбежали ко мне и молча обняли.

Не знаю, сколько времени проходит, пока мы стоим втроем, и я ощущаю, как сестра и брат беззвучно сотрясаются в плаче. Соленые ручейки бегут по моим щекам, и я не в состоянии даже собраться и остановить бесконечное чувство потери…

– Поедем, а то опоздаем, – первая откликается Мелиса, протягивает салфетки, и я вытираю лицо Руи от слез и стараюсь дышать ровно, чтобы больше не впадать в состояние болезненного издевательства над самой собой.

Когда мы подходим к прощальному залу, я замечаю черный джип Матео. Мысленно приказываю себе собраться и попытаться сделать более приветливый лицо перед бывшим бойфрендом, но сердце начинает ныть от одного только представления, что он снова начнет предлагать встречаться, напоминать, как нам было хорошо…

Хорошо.

С кем мне было хорошо?

Этот вопрос я задаю себе снова, и снова ощущаю падение в бездонную пропасть отчаяния. Увидеть Диего на похоронах моей мамы я даже не мечтала. Кто я ему, чтобы он сочувствовал и переживал за мое психическое состояние?

– Моника, милая моя, держись! – безвольный поток мыслей в моей голове прерывает Микаэла. Берет меня под локоть, обнимает Мелису, которая шмыгает носом от предстоящего тяжелого прощания.

Я вижу знакомых мамы, людей, с кем она когда–то работала. Однотипные соболезнования, вопросы о нашем здоровье, еще что-то, что является попытками поддержать и ободрить. Я реагирую в режиме робота. Уже нет слез, нет эмоций. Осталась пустота.

– Моника…

Знакомый полушепот заставляет обернуться как раз перед дверями прощального зала.

– Матео, спасибо за все, – также шепотом отвечаю я.

Он только кивает.

Момент самый жуткий, самый душераздирающий навсегда останется в моей памяти.

Бледная, впалые щеки… моя мамочка в этом гробу, обитом черной тканью.

В Мексике приняты яркие похороны. И видимо, Матео не поскупился на всякие традиционные штуки. В левом углу стоит поминальный алтарь. Вверху фото мамы, улыбающейся, еще такой молодой, жизнерадостной. Внизу – венки из цветов и сладости. В день Мертвых, самый странный праздник в Мексике, делают сахарные черепа, пекут печенье в форме человеческих костей, шоколадки в форме гробов и прочей атрибутики смерти.

Я никогда не думала, что все это придется мне увидеть на похоронах самого близкого человека. Казалось, кощунство в стране, которой живу, зашкаливает и есть подобное я никогда не смогу.

– Мама, мамочка, – всхлип Руи выдергивает из тягучих размышлений.

Дети разом прижимаются ко мне, и плачут, не стесняясь слез и громких рыданий. Я сама смотрю на застывшую посмертную маску матери и ощущаю, как пол рушится под ногами, а мир разлетается на острые осколки сожаления.

Кому теперь нужны мы?

Кому теперь нужна я?

Крепче прижимаю Руи, и целую его в мокрую от слез щеку.

– Я буду всегда рядом. Мама тоже с тобой будет рядом. Она как ангел-хранитель будет смотреть на нас с небес, правда же, Мелиса?

Сестра часто кивает.

Счет времени уходит. Я теряюсь в размышлениях, воспоминаниях и грустных предзнаменованиях будущего. Мелиса и Руи успокаиваются. Они сидят рядом, только тяжело вздыхая и с необъятной тоской разглядывая худой силуэт мамы.

Ловлю себя на абсолютно дурацкой мысли: если бы Диего был здесь, обнял, сказал, что он будет рядом, поможет и поддержит меня…

«Моника, ты полная кретинка» – жестко обрываю розовые мечты, которые, похоже, после одноразового секса заполонили напрочь мой разум.

– Время прощания подходит к концу, – в зал заглядывает девушка в красно-белом платье и вежливо улыбается.

Я помню, что у большинства коренных мексиканцев не принято грустить и плакать во время похорон, и вовсе не виню менеджера за эту нелепую эмоцию.

Мы поднимаемся и выходим.

Теперь предстоит прощальное шествие по нашему городку. Я знаю, как провожают в последний путь, и мне хочется как можно быстрее