– Провели, – усмехнулась Алёна. – Только не вмилиции. Понимаешь, когда мы поняли, что Надюша уплывает, такая началасьсуматоха! Мы реаниматоров вызвали, там куча народу как-то образовалась. И вэтой сумятице ампула исчезла. Не сама по себе – вместе со всем содержимымкюветы, куда я складывала мусор: ватки использованные, осколки отломанногогорлышка ампулы, ну, всякое такое. Почему-то исчезло абсолютно все. В этомпытались обвинить меня: я, мол, скрыла следы преступления, – но нашлисьлюди, которые подтвердили, что я оставалась все время на виду, никуда ничего невыбрасывала, не выносила. Да я вообще была в таком состоянии… Каждую минутудумала, что вот сейчас арестуют и поведут в тюрьму. Но никто меня не трогал,только допросы были, конечно. Но что я могла сказать? Ампулу я наканунеоперации взяла из фабричной упаковки, ввела больной то, что было в этой ампуле…Если это все-таки был самбревин, Надя могла погибнуть только от аллергии. Нокартина не аллергическая – картина, типичная для передозировки инсулина. Однакоэто обнаружить невозможно. И ампула исчезла, неизвестно, был ли это инсулин иливсе-таки самбревин, на который Надя дала такую страшную реакцию. Замкнутыйкруг! Сказка про белого бычка! В конце концов эксперты дали такое заключение:смерть наступила от аллергической реакции на самбревин, ну, там как-то иначенаписали, но суть такая. Короче говоря… короче говоря, меня оставили в покое,дисквалифицировав как медработника.

– Короче говоря, – повторил Юрий. – Значит, есть очем говорить длинно?

Алёна промолчала. Есть, как не быть! Только не хочется.Вообще ни о чем не хочется говорить. Хочется просто так лежать и радоваться,что наконец-то удалось согреться, что потянуло в сон, и было бы здорово сейчасзадремать, забыться…

– Погоди-ка. – Голос Юрия вонзился в тоненькую паутинкудремоты и порвал ее. – А что ты имела в виду, когда сказала, что анализвсе же провели, но только не в милиции?

Да, надо было ожидать, что он прицепится к этим словам.Угораздило же сболтнуть…

– Понимаешь, – неохотно пробормотала Алёна, – незнаю, какое у тебя по моим словам сложилось впечатление о Фаине Павловне, но вэтой истории я ей обязана очень многим. Даже не ожидала, что она поведет себятак достойно. Все время твердила, что это была несчастная случайность, что делоне в моей служебной халатности, а в трагическом недосмотре упаковщицы нафабрике, ну и все такое. Она клялась и божилась, что я не могла, не было у менятакой возможности – выбросить ампулу и весь остальной мусор. Словом, она стоялаза меня горой и, как я подозреваю, привела в действие какие-то свои очень даженемаленькие знакомства. Ей и самой тяжело пришлось, ведь это такое пятно леглона центр – ужас! Нет, конечно, никакой информации никуда не прошло, Фаинекак-то удалось этого добиться. Но ведь этот несчастный укол я сделала в ееприсутствии… С точки зрения Рашида, виноваты были мы обе.

– С точки зрения Рашида? А это еще кто?

– Это парень с Мытного рынка, азербайджанец, кажется, женихбедной Надежды. Ради него, вернее, из-за предрассудков его матери она ирешилась на операцию. Не решилась бы – жила бы и жила в свое удовольствиевместе с этим Рашидом. Похоже, он ее крепко-таки любил. Я его дважды только ивидела, но этого хватило… – Ее снова начал бить озноб. – В январе ифеврале, пока не уехала в Амман, я жила под страхом смерти. Пряталась познакомым, по подружкам сестры, даже в Выксе у тетушки пыталась скрыться, но… Понимаешь,у меня тетка – мирская послушница, у нее одна цель в жизни: самой монашкойстать и нас с Ингой – это сестра моя – в монастырь пристроить. И пока я у неежила, она меня до такой степени достала неизбежностью пострига, что даже Рашидстал казаться меньшим злом. Теперь-то я, дура, понимаю, что она была совершенноправа, мне Бог еще тогда знак давал, на какую стезю следует стопы своинаправить, ну а тогда я боялась монастыря, как последняя идиотка. Мне Богпросто-таки в лоб стучал: вот, вот где спасение, а я… А тут как раз позвонилаФаина, я и вернулась в Нижний. Вот уж правда, что кого Бог хочет погубить, тоголишает разума.

– По-моему, ты совсем запуталась, – перебилЮрий. – То Бог наставлял тебя на путь истинный, то разума лишил…

– Наставлял, – упрямо кивнула Алёна. – Сначалапытался наставить, а потом, когда увидел, что я не внемлю свету и в темнотесвоей упорствую, отступился от меня и предоставил дьяволу.

– Вот в чем-чем, а в теологии и софистике я не силен, –хмыкнул Юрий. – Поэтому сдаюсь без боя. Однако ты все время норовишь уйтиот ответа: что же все-таки случилось с ампулой?

– Ах да… – неохотно протянула Алёна. – Ампула потомнашлась. Вернее, она никуда и не девалась. Ее сразу забрала и спрятала ФаинаПавловна.

– По-нят-но, – пробормотал Юрий. – Знаешь, япочему-то именно так и подумал.

– Значит, ты умнее меня, – вздохнула Алёна. – Амне это и в голову не могло прийти. И когда Фаина вдруг показала мне ампулу изаключение независимого эксперта, я только и знала, что смотрела на нее инедоумевала.

– И чем же она объяснила свой поступок?

– Заботой обо мне, чем же еще! Мол, ей сразу стало ясно, чтоНадюша умирает от передозировки инсулина, но она сообразила, что мне оченьтрудно будет оправдаться, если ампулу найдут. Нет ампулы со следами инсулина –нет и категоричного ответа. Возможны, так сказать, варианты. Ну что ж, Фаинаоказалась права, ведь в заключении судмедэкспертизы подтверждался факталлергической реакции!

– То есть Фаина тебя от тюрьмы спасла, я правильнопонял? – уточнил Юрий.

Алёна молча дернула плечом: выходит, так. Выходит, спасла.

– Вот это я понимаю: ловкость рук и никакого мошенства. Какже ей это удалось сделать, что никто не заметил?

– А кому замечать? Я была в полной отключке, в такуюистерику впала, что до сих пор стыдно вспомнить. И сначала мы с ней были вдвоемоколо Надежды, народ уже потом, где-то через несколько минут набежал. Да ты исам говоришь: ловкость рук…

– И по какой причине, интересно знать, она так старалась?

Алёна чуть не засмеялась этим ноткам неприязни, прозвучавшимв голосе Юрия. Вот это солидарность!

– А как насчет человеколюбия vulgaris у Фаины?

– Да ведь ты и сама в это не больно-то веришь, так?

– Ну, так, – пробормотала Алёна неохотно. – Фаинаспасала себя почти в такой же степени, как и меня. Одно дело – непредвиденнаяреакция организма, другое дело – преступная халатность. Конечно, ее не посадилибы, наверное, даже не лишили бы лицензии, но все равно… А центр, работа в нем –это ее жизнь, ради этого она на все готова.

– Даже тебя отмазать?

– Даже на это.

– То есть ты ей как бы благодарна, я так понял?