Полоска чистого неба постепенно делалась шире.

– Смотри, – сказала Эория.

Её вытянутая рука указывала в сторону холмов. Коренгапосмотрел… И на некоторое время просто утратил дар речи. Четыре или пятьближайших вершин, которые он помнил больше напоминавшими скалы – так обточиливетры и дожди наслоения песка, слежавшегося чуть не до каменнойплотности, – неузнаваемо изменились. Куда подевались песчаные утёсы всветлую и тёмную полоску, испещрённые зевами пещерок и являвшие досужему глазуто крепостные башни, то изваяния неведомых Богов, то вздыбленные силуэтыстранных зверей?.. Казалось, их сперва растопило, как воск, а потом смыло иунесло. Было похоже, что основная сила оползня пришлась на ту сторону, но иближним склонам холмов досталось на славу. Твердь, превращённая дыханием Змея втекучий зыбун, наново загустела и остановилась едва в полусотне шагов от тогоместа, где нашли укрытие Эория с Коренгой и Тороном. Грязь, вбитая в одежду икожу, была малыми брызгами того зыбуна.

Коренга поискал глазами устье пещерки, в которой он думалпересидеть прохождение Змея…

И не нашёл.

Это место на склоне было теперь погребено под слоем песка игрязи высотой несколько саженей. Если бы они с Эорией не доверились звериноймудрости пса, их ждал бы неотвратимый и очень скверный конец.

Коренга помимо воли представил себе, как в пещерку, заливаяуютный костерок, ворвалась бы грязная густая волна, как хлещущий вязкий потокперегородил бы им выход, как ледяная, сковывающая движения жижа неотвратимоподнималась бы и поднималась всё выше – до самого свода…

Его замутило. Он обхватил Торона за шею и крепко притянул ксебе. Потом обвёл глазами изуродованный, переломанный стланик. На местевыдранных корней зияли глубокие ямы. Ни дождь, ни разлетавшиеся клочья оползняещё не сумели их заровнять. Некоторые ветки были сломаны и оборваны, с другихначисто сняло всю хвою… Однако стланик, привычный к бурям, выстоял и на сейраз. Взъерошенный, потрёпанный – выстоял сам и дал спасение путникам.

– Спасибо тебе, частица леса, – прошепталКоренга. – Залечивай раны и зеленей много-много лет…

Торон осторожно высвободился из хозяйских рук и, брезгливовстряхивая крыльями, трусцой побежал на пустошь, прежде травянистую, а теперьпочти облысевшую. Видно, чутьё подсказало ему, что там он может найти кое-чтоинтересное.

Эория молча смотрела на морской горизонт… Оттуда, чёрные противзакатного света, катились громадные волны, раскачанные бурей. Отвесные гребнирушились под собственной тяжестью, вскипая пенными шапками. Внешние дюны мешалирассмотреть лукоморье[40], но оттуда наплывал размеренный гром.Коренга понял, что это неистовствовал тот самый прибой, который он несподобился созерцать в Галираде. Он сказал сегванке:

– Твой отец знает всё о море и о ненастьях, а«Поморник» – добрый корабль. Без сомнения, кунс Чугушегг сейчас благодарит БогаГрозы и держит путь туда, куда направлялся!

Эория сосредоточенно тёрла пальцами левый висок. Она хотеласнисходительно усмехнуться, но губы предательски дрогнули.

– Без сомнения, – сказала она, – отцу сейчасговорят то же самое про меня.

Тучи быстро уходили, унося с собой не только дождь, но иветер. Постепенно становилось совсем тихо, и скоро Коренга расслышал деловитоепыхтение Торона. Молодой венн обернулся. Пёс приближался к нему, двигаясь задомнаперёд. Схватив зубами, он тащил нечто большое и очень тяжёлое, такое, что невскинешь по-волчьи на спину и подавно не удержишь на весу. В меркнувшем светеКоренге сперва показалось – кобель волок тушу крупного животного, убитогобурей. Но это оказалось не животное. Упираясь лапами, Торон тянул с собойкожаный полог Эории, улетевший на добрую сотню шагов. Вместе с пудами налипшейгрязи и деревцами стланика, к которым она его привязала.

Услышав смех людей, Торон разомкнул зубы и оглянулся.

«Хватит веселиться, помогли бы!» – говорил весь его вид.

Скоро Эория уже отчищала полог маленькой лопаткой, а Коренгаразвязывал прочные узлы на углах. Так дело пойдёт – скоро они заново растянутполог на уцелевших кустах. И действительно разведут костерок. И высушат удоброго огня вымокшие, грязные порты. И поужинают от припасов, сохранявшихся унего в рундучках тележки, а у неё – в заплечном мешке. И наконец-то завалятсяспать…

Коренга только тут как следует осознал, до какой степенивыдохся. С ним и раньше бывало, что усталость, порождаемая чрезмерным усилием,как бы медлила в сторонке, удерживаемая необходимостью продолжать труды. Инаваливалась вся и сразу только потом, когда отпадала надобность себя спасать,или что-то кому-то доказывать, или просто доделывать взятое на себя дело не помогуте… Но вот всё было совершено, и Коренга хотел только одной награды: спать.Даже еда не казалась такой вожделенной. Вытянуться в меховом гнезде тележки, посчастью не очень намокшем… Потеплее накрыться… И почти навсегда – до самогозавтра, до позднего утра – забыть обо всех трудностях, ещё маячивших впереди!

…Кто первым насторожился, Коренга впоследствии так и невспомнил, да не очень и задавался этим воспоминанием. Наверное, всё же Торон,ведь человеческий слух пёсьему не под версту[41]. Они с Эориейтоже как-то вдруг замолчали, разом повернули головы в сторону холмов иприслушались.

– Кричат, – сказала сегванка. Жизнь на кораблевразумила её ловить и разгадывать всякий непривычный звук, ведь мало ли что можетозначать едва уловимое потрескивание или скрип!

– Кричат, – подтвердил Коренга.

«Девка или дитя», – добавил он про себя.

Подозвал Торона, схватился за поводок – и они с Эориейпоспешили к холмам, обходя ещё колыхавшийся оползень, туда, где в распадок междудвумя уцелевшими вершинами вполне можно было подняться. Странное дело, трава икусты здесь выглядели так, будто страшный вихрь только что пронёсся не рядом, аза полдня пути. Коренга отметил это лишь мельком, чтобы сразу забыть.

Потому что глазам его предстало зрелище, достойное сказанияо праматери Кокориного рода. Даже Эория, казалось бы привычная к озорствуводной стихии, и та на мгновение замерла, а потом сквозь зубы помянулачешуйчатый срам какого-то Хёгга.

Берега, по которому они совсем недавно спешили, подгоняятележку, – этого берега больше не существовало. Вместо широченной песчанойполосы в отметинах водорослей, выброшенных морем, и болотистой пустоши,отграниченной высокими дюнами, теперь расстилалось округлое озеро не менееверсты в поперечнике. Судя по всему, его заполняла та же грязь, что мало недотекла до стланика, только более жидкая. И она ещё прибывала, подпитываемаяпотоками откуда-то со стороны суши.