– Ага, – обрадованно выдохнула Эория, увидевшая тоже, что и венн.

Не сговариваясь, они погнали тележку к одной из пещерок,устья которой легко было достичь по слежавшейся осыпи. Коренга успелпредставить себе, как они с Эорией будут слушать ненастье, отсиживаясь в сухомбезопасном уюте, может, даже у костерка…

И тут неожиданно воспротивился Торон!

Он загородил дорогу тележке и принялся лаять, поднимая шерстьна загривке.

«Не ходите туда! Не пропущу!»

Кто первым придумал, будто собака всё понимает, да не можетсказать, тот никогда не держал собаку. И подавно не пробовал толковать еёповедение. Коренга с Эорией сразу остановились.

– Он знает, где в болоте окно и какое дерево не выстоитв бурю, – торопливо проговорил Коренга. И обратился к Торону: – Веди посвоему разумению, коли туда не пускаешь!

С этой стороны холмов не было видно болот. Может, они здесьи были, но далеко, и слишком рано сгустившиеся сумерки не давали ихрассмотреть. Торон схватил зубами отстёгнутый поводок и потянул тележку натравянистую пустошь, простиравшуюся за прибрежными дюнами. По мнению Коренги,второе такое неприютное место было ещё поискать. Летом здесь наверняка виселаудушливая жара и воздух дрожмя дрожал от комариного звона, зимой саженяминаметало сугробы мокрого снега, а в дни бурь свирепствовали ветра. То-то здесьне могло выжить ничего выше стланика ростом человеку по пояс.

«Ещё одно место, где лес не растёт…»

А Торон, явно не слыхавший такого присловья и ведумыйкаким-то своим звериным знанием, направился к первой же рощице этого самогостланика и улёгся с подветренной стороны, там, где жилистые длиннохвойные веткиобразовывали нечто вроде навеса в аршин высотой. Коренга загнал туда своютележку и стал прикидывать, не привязать ли её к корням – неожиданно мощным дляубогих полукустов и наверняка глубоко и цепко уходившим в песок. Он знал яростьветров, способных не то что тележку укатить, но даже и дерево выдрать, и крышус дома сорвать… Пока он раздумывал, Эория одним движением распустила узел,замыкавший её мешок, выхватила широкий кожаный то ли плащ, то ли полог и сталабыстро крепить его к самым толстым корням.

Одинокая птица промчалась над ними к югу, суматошно работаякрыльями и вскрикивая на лету…

А ещё через мгновение стало ясно, на что оглядывалась и чтохотела опередить Эория. В растянутый полог гулко ударили первые капли – итотчас хлынул дождь, ни в коем случае не описываемый обычным веннским выражением«как из ведра». Какое ведро!.. Коренге показалось, будто на них обрушилсяморской вал, яростно взвившийся из пучины и перемахнувший высокие прибрежныедюны. Ни с чем иным этот слитный поток, от которого полог сразу провис иледяной тяжестью лёг им с Эорией на головы, сравнить было невозможно. Сталосовершенно темно, точно в погребе, когда над головой захлопывается тяжёлаякрышка. И дождь не просто падал наземь с небес. Землю, точно кнутами, сплошнымивереницами капель полосовал ветер, только и объяснимый дыханием облачногочудовища. Ветры подобной силы проходят над сушей и морем, оставляя на своёмпути оголённые острова, берег, заново прочерченный небывалым прибоем, и леса,воткнутые в земную твердь макушками вниз… Коренга помимо воли пытался сопоставитьпрохождение Змея с осенними бурями и зимними падерами своей родины – и понимал,что до нынешнего дня попросту не видал бурь. Должно быть, примерно в такую иугодила праматерь его рода, спасшаяся на чудесной кокоре. Но это спасение, каки положено чуду, случилось давно и было известно потомкам лишь по рассказам.Ждать ли помощи Свыше ничтожнейшему из сыновей негодного рода?..

Молодой венн заставил себя разжать пальцы, судорожностиснувшие ошейник Торона. Могучий пёс, кажется, продолжал верить вбезопасность выбранного убежища, но на всякий случай жался к хозяину, видя внём свою единственную заступу. Ветер пригибал стланик и бешено вколачивал впесок лезвия дождя, однако вода всё равно не успевала уйти, и под колёсатележки суетливо вползали мутные ручейки.

«Вот тебе и пещерка с уютным костром, вот тебе и шумнепогоды снаружи…»

Коренга обнаружил, что второй рукой держится за шершавыйстволик в пластинках отслоившейся коры. Стволик гнулся, выпрямлялся, дрожал игудел. Коренга не стал отнимать руку. Там, где росло хоть одно дерево, пустьсамое уродливое и кривое, он мог рассчитывать на защиту и помощь. Да и стланик,силившийся удержать корни в земле, точно так же искал у него поддержки, и он небыл бы Кокориным сыном, если бы не сумел этого понять.

Дома он привык к тому, что сильные ливни редко затягивалисьнадолго. Он ждал, что свирепое биение капель вот-вот утихнет и поредеет, может,даже прекратится совсем… ничуть не бывало. Правду, знать, говорили о Змее,будто Он мог всосать и унести целое озеро! А потом выпустить, гдезаблагорассудится!

Оставалось надеяться, что море-океан Ему был всё-таки не повместимости брюха…

Потом на внутреннюю сторону полога просочились и сталистекать частые струйки, и ощущение гигантской волны, накрывшей весь мир, жуткоусилилось.

Ибо дождь (если ЭТО можно было назвать дождём!) шёл морскойводой. Той самой, горько-солёной и страшно холодной, в которой совсем недавнопривелось барахтаться Коренге…

Того гляди, с неба посыпятся рыбы, водоросли, ракушки!..

Молодого венна, съёжившегося в сырой тьме, вдруг посетилазапредельная мысль об утопленном мире и о последнем воздушном пузыре, в которомони спрятались с Эорией и Тороном. Внезапное удушье стиснуло горло, захотелосьбездумно рвануться из тесных объятий этого пузыря, неведомо куда и зачем, лишьбы не оставаться на месте…

Жёсткая кора в одной ладони и колючая пёсья грива в другойпомогли ему одолеть миг страха и слабости.

«Пусть Змей убьёт меня, если Хозяйка Судеб в самом делезаполнила пряжей веретено моей жизни и приготовилась оборвать нить, –сказал он себе. – Но да явятся мне свидетелями эти корни, эти ветви изелёная хвоя: не будет сказано обо мне, будто я предался бесчестию, бросившисьудирать или моля о пощаде…»

Мысленная клятва придала ему сил и спокойствия. Воины знаютэту ясность, осеняющую душу перед поединком, когда отринуты все мысли о земноми остаётся лишь небо над головой да взирающая оттуда Справедливость Богов.Коренга позволил себе только один вздох, да и то не имевший отношения ктвёрдости на краю гибели.

«Если я умру, мама узнает об этом завтра же утром. А я? Я-токак сведаю, живы они там или тоже потонули?..»

И в это время к бешеному гулу ветра и клокотаниюзаполонившего пространство ливня добавился новый звук. Невероятно низкий,тяжёлый, угрожающий рёв. Коренга подумал было о волнах, бешено мчавшихся наберег, но сразу сообразил, что прибой был ни при чём. Его размеренный грохотсуществовал сам по себе, к тому же Эория успела втолковать сухопутному венну,что никакой прибой не мог перехлестнуть через дюны, даже в самый сильныйприлив. Это было что-то совсем другое. Коренга попробовал вообразить глотку,способную издавать такой рёв… и вспомнил невыразимо пугающее движение там, всамой глубокой тени под крыльями Змея. Это извивался хобот, которым прожорливоечудовище всасывало всё попадавшееся ему на пути. Живое и неживое. Воду и рыб.Камни и лес. Целые речные русла, на другой день представавшие вывернутыминаизнанку. Купеческие обозы с товарами и людьми, не успевшие вовремя пересечьЗмеев След…