— Даже если бы вспомнил, и то не стал бы рассказывать, —сказал Фернандо. — Не к лицу человеку обращать внимание на слухи.

— И вот такие будут спасать Республику! — сказала женщина.

— Нет, ты ее спасешь, взрывая мосты, — ответил ей Пабло.

— Идите, — сказал Роберт Джордан Рафаэлю и Ансельмо. — Есливы уже поели.

— Мы идем, — сказал старик, и они оба встали.

Чья-то рука легла Роберту Джордану на плечо. Это была Мария.

— Ешь, — сказала она, не снимая руки. — Ешь побольше, чтобытвой желудок легче переваривал слухи.

— От этих слухов у меня аппетит пропал.

— Нет. Так не должно быть. Поешь, пока не дошли до нас новыеслухи. — Она поставила перед ним миску.

— Не подшучивай надо мной, — сказал Фернандо. — Я ведь тебедруг, Мария.

— Я над тобой не подшучиваю, Фернандо. Это я с ним шучу,чтоб он ел, а то останется голодным.

— Нам всем есть пора, — сказал Фернандо. — Пилар, что такоеслучилось, что нам не подают?

— Ничего, друг, — сказала жена Пабло и положила ему в мискутушеного мяса. — Ешь. Хоть это ты умеешь. Ешь, ешь!

— Очень вкусное мясо, Пилар, — сказал Фернандо, не теряясвоей важности.

— Спасибо, — сказала женщина. — Спасибо и еще раз спасибо.

— Ты злишься на меня? — спросил Фернандо.

— Нет. Ешь. Почему ты не ешь?

— Я ем, — сказал Фернандо. — Спасибо.

Роберт Джордан увидел, что у Марии опять затряслись плечи иона отвернулась в сторону. Фернандо ел методично, с лица его не сходило важноеи горделивое выражение; этой важности не нарушал даже вид огромной ложки,которой он орудовал, и струйки соуса, бежавшие по его подбородку.

— Так тебе нравится мясо? — спросила его жена Пабло.

— Да, Пилар, — сказал он с полным ртом. — Оно такое, каквсегда.

Рука Марии легла на локоть Роберта Джордана, и онпочувствовал, что у нее даже пальцы дрожат от удовольствия.

— Верно, потому оно тебе и нравится? — спросила у Фернандоженщина. — Да, — продолжала она. — Ну конечно. Мясо, как всегда, como siempre.На севере дела плохи, как всегда. Наступление готовится, как всегда. Солдатыидут гнать нас отсюда, как всегда. Тебя бы памятником поставить на площади инаписать: как всегда.

— Да ведь это же только слухи, Пилар.

— Испания, — с горечью сказала жена Пабло. Потом повернуласьк Роберту Джордану: — Есть такие люди в другой какой-нибудь стране?

— Нет другой такой страны, как Испания, — вежливо сказалРоберт Джордан.

— Ты прав, — сказал Фернандо. — Во всем свете нет другойтакой страны.

— А ты бывал в других странах? — спросила его женщина.

— Нет, — сказал Фернандо. — Не бывал и не хочу.

— Слыхал? — сказала женщина Роберту Джордану.

— Фернандито, — сказала Мария, — расскажи нам, как ты ездилв Валенсию.

— Не понравилась мне Валенсия.

— Почему? — спросила Мария и опять сжала локоть РобертаДжордана. — Почему же она тебе не понравилась?

— Люди там невоспитанные и говорят так, что их не поймешь.Только и знают, что орут друг другу: che?[17]

— А они тебя понимали? — спросила Мария.

— Понимали, только притворялись, что не понимают, — сказалФернандо.

— Что же ты там делал, в Валенсии?

— А я сразу и уехал, даже моря не посмотрел, — сказалФернандо. — Люди мне там не понравились.

— Вон с моих глаз, ты, старая дева, — сказала ему женаПабло. — Вон, а то меня сейчас стошнит от тебя. В Валенсии я провела самыепрекрасные дни моей жизни. Vamos[18], Валенсия! Не говорите мне о Валенсии.

— А что ты там делала? — спросила Мария.

Жена Пабло уселась за стол и поставила перед собой кружкукофе, хлеб и миску с мясом.

— Que?[19] Ты спроси, что мы там делали? Я ездила туда сФинито, у него был контракт на три боя во время ярмарки. В жизни я не виделастолько народу. В жизни не видела таких переполненных кафе. Часами надо былодожидаться столика, а в трамвай и вовсе не сядешь. День и ночь там все кипелоключом, в Валенсии.

— А что же ты там делала? — спросила Мария.

— Мало ли что, — сказала женщина. — Мы ходили на пляж, илежали в воде, и смотрели, как быки вытаскивают из моря большие парусные лодки.Быков загоняют в море на большую глубину и там впрягают в лодки; и они спешатназад, на берег, сначала вплавь, а потом, как почуют дно под ногами, так чутьне бегом бегут. Утро, и маленькие волны бьются о берег, и десять пар быковтянут из моря лодку под всеми парусами. Вот это и есть Валенсия.

— Что же ты еще делала, когда не смотрела на быков?

— Мы завтракали в павильонах на пляже. Пирожки с жареной имелкорубленой рыбой, и перцем, красным и зеленым, и маленькими орешками,похожими на зерна риса. Тесто нежное и рассыпчатое, а рыба так и тает во рту.Креветки только что из воды, политые лимонным соком. Розовые и сладкие и такиекрупные — раза четыре куснешь. Мы много их ели. А еще мы ели paella из риса совсякой морской мелочью — рачками, моллюсками, ракушками, маленькими угрями.Угрей мы еще ели отдельно, жаренных в масле, их не надо было даже разжевывать.И пили мы при этом белое вино, холодное, легкое и очень вкусное, по тридцатьсантимо бутылка. А на закуску — дыня. Там ведь родина дынь.

— Кастильские дыни лучше, — сказал Фернандо.

— Que va, — сказала жена Пабло. — Кастильские дыни — этотолько срам один. Если хочешь знать вкус дыни, возьми валенсийскую. Как вспомнюэти дыни, длинные, точно рука от кисти до плеча, зеленые, точно море, и сочные,и хрустящие под ножом, а на вкус — слаще, чем летнее утро. А как вспомню этихугрей — крошечные, нежные, сложенные горкой на тарелке. Или пиво, которое мыпили с самого полудня из кружек с добрый кувшин величиной, такое холодное, чтостекло всегда запотевало.

— А что ты делала, когда не пила и не ела?