Роберт Джордан промолчал. Он смотрел, как Мария убирает впещере посуду. Она вытерла руки, повернула голову и улыбнулась ему. Ей не былослышно, что говорила Пилар, но, улыбнувшись Роберту Джордану, она покраснелатак густо, что румянец проступил сквозь ее смуглую кожу, и снова улыбнулась.

— Есть еще день, — сказала женщина. — У вас есть ночь, ноеще есть, и день. Конечно, такой роскоши, какая была в мое время в Валенсии,вам не видать. Но землянику или другую лесную ягоду и здесь можно найти. — Оназасмеялась.

Роберт Джордан положил руку на ее широкое плечо.

— Тебя я тоже люблю, — сказал он. — Я тебя очень люблю.

— Ты настоящий Дон-Жуан, — сказала женщина, стараясь непоказать, что она растрогана. — Так недолго и всех полюбить. А вон идетАгустин.

Роберт Джордан вошел в пещеру и направился прямо к Марии.Она смотрела на него, и глаза у нее блестели, а лицо и шея снова залилиськраской.

— Здравствуй, зайчонок, — сказал он и поцеловал ее в губы.

Она крепко прижала его к себе, посмотрела ему в лицо исказала:

— Здравствуй! Ох, здравствуй! Здравствуй!

Фернандо, все еще покуривавший за столом, теперь встал,покачал головой и вышел из пещеры, захватив по дороге свой карабин,приставленный к стене.

— По-моему, это очень неприлично, — сказал он Пилар. — И мнеэто не нравится. Ты должна следить за девушкой.

— Я и слежу, — сказала Пилар. — Этот товарищ — ее novio[23].

— О, — сказал Фернандо. — Ну, раз они помолвлены, тогда этов порядке вещей.

— Рада слышать, — сказала женщина.

— Я тоже очень рад, — важно сказал Фернандо. — Salud, Пилар.

— Ты куда?

— На верхний пост, сменить Примитиво.

— Куда тебя черти несут? — спросил важного маленькогочеловечка Агустин.

— Исполнять свой долг, — с достоинством сказал Фернандо.

— Долг! — насмешливо проговорил Агустин. — Плевать на твойдолг! — Потом, повернувшись к женщине: — Где же это дерьмо, которое я долженкараулить?

— В пещере, — сказала Пилар. — Два мешка. И сил моих большенет слушать твою похабщину.

— Твою мать, — сказал Агустин.

— Своей-то у тебя никогда и не было, — беззлобно сказалаПилар, поскольку этот обмен любезностями уже дошел до той высшей ступени, на которойв испанском языке действия никогда не констатируются, а только подразумеваются.

— Что это они там делают? — теперь уже вполголоса спросилАгустин.

— Ничего, — ответила ему Пилар. — Nada. Ведь как-никак, асейчас весна, скотина.

— Скотина, — повторил Агустин, смакуя это слово. — Скотина.А ты сама-то? Отродье самой что ни на есть сучьей суки. И плевал я на весну,так ее и так!

Пилар хлопнула его по плечу.

— Эх ты, — сказала она и засмеялась своим гулким смехом. —Все ругательства у тебя на один лад. Но выходит крепко. Ты видал самолеты?

— Наблевал я в их моторы, — сказал Агустин, утвердительнокивнув головой, и закусил нижнюю губу.

— Здорово! — сказала Пилар. — Это здорово! Только сделатьтрудно.

— Да, слишком высоко добираться. — Агустин ухмыльнулся. —Desde luego. Но почему не пошутить?

— Да, — сказала жена Пабло. — Почему не пошутить? Человек тыхороший, и шутки у тебя крепкие.

— Слушай, Пилар, — серьезно сказал Агустин. — Что-тоготовится. Ведь верно?

— Ну, и что ты на это скажешь?

— Скажу, что хуже некуда. Самолетов было много, женщина.Очень много.

— И ты испугался их, как все остальные?

— Que va, — сказал Агустин. — Как ты думаешь, что тамготовится?

— Слушай, — сказала Пилар. — Судя по тому, что этот Inglesпришел сюда взрывать мост, Республика готовит наступление. Судя по этимсамолетам, фашисты готовятся отразить его. Но зачем показывать самолеты раньшевремени?

— В этой войне много бестолочи, — сказал Агустин. — В этойвойне деваться некуда от глупости.

— Правильно, — сказала Пилар. — Иначе мы бы здесь не сидели.

— Да, — сказал Агустин. — Мы барахтаемся в этой глупости вотуже целый год. Но Пабло — он не дурак. Пабло — он изворотливый.

— Зачем ты это говоришь?

— Говорю — и все.

— Но пойми ты, — старалась втолковать ему Пилар. —Изворотливостью теперь уже не спасешься, а у него ничего другого не осталось.

— Я понимаю, — сказал Агустин. — Я знаю, что нам пути назаднет. А раз уцелеть мы можем, только если выиграем войну, значит, надо взрыватьмосты. Но Пабло хоть и стал трусом, а все-таки он хитрый.

— Я тоже хитрая.

— Нет, Пилар, — сказал Агустин. — Ты не хитрая. Ты смелая.Ты верный человек. Решимость у тебя есть. Чутье у тебя есть. Решимость у тебябольшая и сердце большое. Но хитрости в тебе нет.

— Ты в этом уверен? — задумчиво спросила женщина.

— Да, Пилар.

— А Ingles хитрый, — сказала женщина. — Хитрый и холодный.Голова у него холодная.

— Да, — сказал Агустин. — Он свое дело знает, иначе его неприслали бы сюда. Но хитер ли он, я не берусь судить. А Пабло хитрый — это язнаю.

— Но теперь он ни на что не пригоден и от страху с места несдвинется.

— Но все-таки хитрый.

— Ну, что ты скажешь еще?

— Ничего. Тут надо подойти с умом. Сейчас такое время, чтодействовать надо с умом. После моста нам придется уходить из этих мест. Нужновсе подготовить. Мы должны знать, куда уходить и как уходить.

— Правильно.

— Для этого — Пабло. Тут нужна хитрость.

— Я не доверяю Пабло.

— В этом можно на него положиться.

— Нет. Ты не знаешь, какой он стал.

— Pero es muy vivo. Он очень хитрый. А если тут не схитрить,будем сидеть по уши в дерьме.

— Я об этом подумаю, — сказала Пилар. — У меня целый день впереди.

— Мосты — это пусть иностранец, — сказал Агустин. — Они этодело знают. Помнишь, как тот все ловко устроил с поездом?