Другие говорили, что главное – принять твердое решение, чтобросать лучше резко, сразу. Сначала будет очень худо, зато потом организмокончательно придет в себя.

И только Градская не требовала резких решений. Она былатоньше и внимательней других. Она, знаменитый, гениальный психотерапевт,возилась с Катей – да еще совершенно бесплатно. Остальные не понимали Катю, нещадили, хотели обречь на дикие мучения, на пытку абстиненции. Кому же быловерить, как не Регине Валентиновне?

"Джон Кодни обычно вел свою будущую жертву несколькодней. Он как бы сживался с человеком, постигал его суть. По его словам, онпревращался в губку, впитывающую энергию другого живого существа. В одиночнойкамере Гоулдвордской тюрьмы (штат Индиана) Конди долго и с удовольствиемрассказывал о каждом оттенке своих ощущений – до убийства, во время и после.Именно ему принадлежит известная фраза, мелькающая на страницах специальнойлитературы по судебной психиатрии: «Убивая, я побеждал смерть…»

Перед нами убийца-философ, убийца, умеющий не только мыслитьабстрактно, но и формулировать свои мысли. В каждом конкретном случае ДжономКодни руководил не порыв страсти, ненависти, не сексуальная жажда.

"Меня с раннего детства угнетало ощущение неизбежностисмерти. Обычно дети не задумываются над этим, но я был несчастным исключением.Я видел перед собой не людей, а кукол. Некто жестокий и насмешливый лепил их изсветящейся глины, наполнял страстями, желаниями, кого-то наделял талантом,кого-то – богатством, а иных делал несчастными и уродливыми. Но каждому заранееотмерял свой срок. Каждый должен был стать тленом и грязью. Этот холодный ивсесильный всего лишь забавлялся, а люди поклонялись ему, называли Богом. Моямать была добропорядочной протестанткой, таскала меня в костел, но я с раннегодетства чувствовал там только холод и смерть.

Смерть как самое неотвратимое, могучее и конкретное воВселенной, как единственная реальность притягивала меня, влекла неудержимо. Яхотел прикасаться к ней еще и еще раз, для меня убийство было актом любви ксмерти и ужаса перед ней. Корыстный убийца – это неинтересно. Это как любовь заденьги, любовь проститутки. Смерть сама по себе столь значительна, что убиватьможно только ради нее самой…"

Лена Полянская переводила последнюю часть статьи психологаДэвида Кроуэла «Жестокость жертвы» и думала о том, что стоит, наверное, немногосократить текст за счет кровавых подробностей. Она прекрасно знала, чточитатель очень любит такие подробности и многие будут читать эту статью не радипсихологии, а ради патологии, то есть ждать от текста именно кровушки идушераздирающих сцен. Но Лену от этих подробностей уже слегка подташнивало.Автор ими явно увлекался, сознавая, что именно они делают из научной статьибеллетристику. Он не мог положиться лишь на интеллект и здоровое любопытствочитателя, ему хотелось подстраховаться беспроигрышными «ужастиками».

Лена понимала, что это правильно. Даже элитарный журнал«Нью-Йоркер» вряд ли опубликовал бы статью, состоящую из одних толькопсихологических наблюдений и обобщений, пусть интересных, свежих, живо и яркоизложенных, но достаточно абстрактных. И уж совсем глупо ожидать, что такая вотчистая психология увлечет читателей журнала «Смарт». Вот сократишь хотя быполовину «ужастиков», а главный редактор спросит: «Подробности-то кровавые кудадела? Обижаешь читателя, Елена Николаевна». И будет прав. Скучно читателю безкровушки, неинтересно.

В соседней комнате проснулась Лиза и громко позвала:

– Мамочка!

Лена обрадовалась, что можно отвлечься от работы и отдохнутьот откровений всех этих философствующих Джеков-Потрошителей.

Когда она кормила Лизу куриной котлетой с картофельным пюреи читала ей наизусть стихотворение о королевском бутерброде, раздался звонок вдверь.

– «Придворная корова сказала: в чем же дело?» – успелапроизнести Лена, отправляя ложку пюре Лизе в рот.

Подойдя к двери, она взглянула в «глазок» и увидела пожилуюнезнакомую женщину, расстегнутое пальто было накинуто поверх белого халата, нашее висел фонендоскоп.

– Здравствуйте, я из Филатовской больницы, – послышалсяголос за дверью, – мы проводим неделю профилактического осмотра детишек до трехлет, перед очередной прививочной кампанией.

Поликлиника при Филатовской больнице была их районной,всякие анкетирования и профилактические осмотры маленьких детей действительнопроводились там довольно часто, поэтому Лена спокойно открыла дверь.

У женщины было усталое милое лицо – типичное лицо детскогоучасткового доктора, очки в Дешевой пластмассовой оправе, на голове, подлиловой мохеровой шапочкой, – стандартный рыжий перманент, сделанный в дешевойпарикмахерской. На лице ее был небрежный макияж, какой накладывают в спешкекаждый день перед уходом на работу такие вот немолодые, небогатые женщины, идвижет ими вовсе не желание стать красивее, а просто многолетняя привычкаподкрашивать губы и пудрить нос, выходя из дома на люди.

– У нас вообще-то все прививки сделаны, – сообщила Лена,помогая женщине снять пальто.

– Мы собираемся вводить сейчас дополнительную,противогриппозную, – улыбнулась женщина, – не для грудничков, конечно, но послегода. Карта у вас дома или в регистратуре?

– В регистратуре. Вы простите, мы сейчас обедаем.

– Ничего, вы доедайте спокойно, я подожду. Женщина прошлавслед за Леной на кухню.

– Здравствуй, Лизонька, – сказала она, – что ты кушаешь?

– Картошку и котлетку, – серьезно сообщила Лиза, сидевшая застолом в своем высоком стульчике.

– Надо же, как она у вас хорошо говорит. Просто блеск для еевозраста. Ей ведь еще не исполнилось двух лет?

– Как раз пять дней назад исполнилось. Вы присаживайтесь.Может, чайку?

– Спасибо, не откажусь. Только попозже. Вы сейчас доедайте,потом я Лизоньку посмотрю, а потом с удовольствием выпью чаю.

Лиза доела очень быстро, даже «Королевский бутерброд» непришлось дочитывать. Проходя по коридору в детскую, доктор заметила сквозьдверной проем спальни светящийся экран компьютера и спросила:

– Неужели вы умудряетесь работать при таком крошечномребенке?

– Приходится, – пожала плечами Лена.

– Что, материальные проблемы?

– Скорее профессиональные.

– Понимаю, вы работаете в частной фирме, декретов там нет,отпуска без содержания тоже. – Доктор покачала головой. – Да, ничего неподелаешь, как говорится: за что боролись, на то и напоролись. Не высыпаетесь,наверное?