Первый глоток несказанно его изумил: он мгновение простолежал, привалившись к камню, в широко распахнутых спокойных глазах отражалсясвет звезд, и если б случилось кому пройти мимо, он бы принял Роланда за труп.А потом он принялся жадно пить, держа стакан обеими руками, почти не чувствуягнилой ноющей боли в обрубках пальцев — так поглотило его новое ощущение.

Сладко! Боги вышние, сладко! Какая сладость! Какая…

Маленький кусочек льда из питья попал не в то горло. Стрелокзакашлялся, похлопал себя по груди и выкашлял льдинку. Теперь в голове у негопоселилась новая боль: серебристая боль, возникающая, когда пьешь что-тослишком холодное слишком быстро.

Он лежал неподвижно, тихо, но сердце билось в груди, точнодвигатель, вышедший из-под контроля. Свежая энергия влилась в его тело такбыстро, что, казалось, сейчас оно взорвется. Роланд оторвал от рубахи ещеполоску — скоро она превратится в лохмотья, свисающие с воротника — и положилее на колено. Когда он допьет, он замотает лед в тряпку и приложит его краненой руке. Он делал все это не думая, мысли его блуждали в иных сферах.

Сладко!— снова и снова выкрикивал он про себя, пытаясьпостичь смысл, таящийся в этом, или убедить себя, что смысл в этом есть, точнотак же, как Эдди пытался себя убедить в том, что другой существует, что это некакой-нибудь спазм сознания, когда ты обманываешь сам себя.— Сладко! Сладко!Сладко!

В этом темном питье сахару было даже больше, чем в кофеМартена, которое этот великий чревоугодник, скрывавшийся за суровой внешностьюаскета, пил по утрам и в периоды мрачных депрессий.

Сахар… белый… порошок…

Взгляд стрелка невольно обратился к мешочкам с зельем, едвазаметным под травой, которой он их укрыл, и Роланд даже подумал, уж не одно лии то же это вещество: то, которое в мешочках, и то, которое у него в питье.Когда Эдди был здесь на берегу, когда они были двумя людьми, он прекраснопонимал стрелка, и Роланд подозревал, что если он сможет переместиться в мирЭдди физически, в своем теле (а он знал инстинктивно, что это возможно… хотяесли дверь захлопнется, когда он будет там, он останется там навсегда, как иЭдди останется здесь навсегда, если они поменяются ролями), он тоже будет пониматьего язык. Пребывая в сознании Эдди, он узнал, что в основе своей языки этихдвух миров похожи. Похожи, но все-таки это разные языки. У них, например,«состряпать» означает «принести чего-нибудь поесть». Значит… не исключено, чтото снадобье, которое Эдди называет кокаин, в мире стрелка называется сахар?

Но подумав как следует, он решил, что — нет. Эдди купил этопитье открыто, зная, что за ним наблюдают люди, которые служат жрецам Таможни.Потом Роланд вспомнил, что тот заплатил за питье относительно недорого. Дажеменьше, чем за бутеры с мясом. Нет, сахар — не кокаин. Только Роланд не могпонять, зачем нужен этот кокаин или любое другое запретное зелье в мире, гдетакое сильное средство, как сахар, настолько доступно и дешево.

Он опять поглядел на мясные бутеры, ощутил первый приступголода… и осознал с изумлением и смущенною благодарностью, что чувствует себялучше.

Почему? Из-за питья? Или из-за сахара в питье?

Отчасти — да, но вряд ли только поэтому. Когда ты устал,сахар может на какое-то время восстановить силы; это он знал еще с детства. Ноутолить боль или унять лихорадочный жар в твоем теле, когда заражениепревратило его в раскаленную топку… нет, сахаром здесь не поможешь! Но именноэто с ним и произошло. И все еще происходит.

Дрожь прекратилась. Пот на лбу высыхал. Рыболовные крючки,дравшие ему горло, как будто исчезли. Факт невероятный, но все-такинеоспоримый. Это не воображение, не стремление выдать желаемое задействительное (кстати сказать, стрелок никогда не был способен на такиевольности — для него это было немыслимо, и он даже не знал, что такое бывает).Пальцы руки и ноги, которых не было, по-прежнему исходили болью, но даже и этаболь стала не столь пронзительной.

Роланд запрокинул голову, закрыл глаза и вознесблагодарственную молитву к Богу.

К Богу и Эдди Дину.

Не совершай ошибки, Роланд, не давай себе привязаться кнему,— поднялся голос из самых глубин сознания: не нервный, чуть-чуть истеричныйголос человека в черном и не грубый — Корта. А голос отца, или так стрелкупоказалось.— Ты же знаешь: все, что он делает для тебя, он делает радисобственных интересов. И эти люди — хоть они и инквизиторы — частично или дажеполностью правы в своих подозрениях. Он — сосуд слабый, и задержали его не положной причине. В нем есть сталь, я этого не отрицаю. Но в нем есть и слабость.Он как Хакс, повар. Хакс отравлял людей неохотно… но от этого крики людей, укоторый горели внутренности, не становились тише. И есть еще причинаостерегаться…

Но Роланду не нужен был голос, чтобы знать эту другуюпричину. Он видел ее в глазах Джейка, когда мальчик начал уже понимать, каковацель стрелка.

Не совершай ошибки, не давай себе привязаться к нему.

Совет хороший. Не стоит питать добрых чувств к тем, кому тынеизбежно сделаешь плохо, иначе тебе будет плохо тоже.

Помни о долге своем, Роланд.

— Я никогда о нем не забываю, — прохрипел он, обращаясь кзвездам, безжалостно льющим свой свет на землю, и волнам, набегающим на песок,и омарообразным чудищам, выкрикивающим свои идиотские вопросы. — Этим долгом япроклят. А если уж проклят, зачем отступать?

Он принялся за бутеры, которые Эдди назвал «собаками».

Роланда не слишком-то привлекала идея есть мясо собаки, ивкус у него по сравнению с танцующей рыбой был как у подметки, но после такогоизумительного питья, стоит ли привередничать? Нет, не стоит. К тому же, онслишком уже далеко зашел, чтобы переживать о таких мелочах.

Он съел все до последней крошки и вернулся туда, где сейчаснаходился Эдди: в какой-то волшебной карете, летящей по дороге, залитойметаллом, запруженной такими же странными экипажами… дюжины, если не сотни… ивсе до единого — без лошадей.

7

Фургончик из пиццерии подъехал. Эдди стоял, приготовившись.Роланд внутри приготовился тоже.

Просто еще одна версия сна Дианы,— подумал Роланд.— Что тамв ларце? Золотой кубок или ядовитая змея? И как только она повернула ключ ивзялась рукою за крышку, мама зовет ее: «Просыпайся, Диана! Пора завтракать!»

О'кей, мысленно отозвался Эдди. Ну и что же там будет? Девапрекрасная или тигр?

Из пассажирского окошка фургончика выглянул человек сбледным прыщеватым лицом и большими зубами.

— Привет, Кол, — выдавил Эдди без особого энтузиазма. Рядомс Колом Винсентом, за рулем, восседал старина Двойной Уродец, так Генри заглаза называл Джека Андолини.