К семи ужин был готов: бекон и салат из помидоров, телятина,хлеб с чесноком в духовке. Он так и не позвонил. Прихватив бокал с вином, Эббивышла во внутренний дворик и осмотрелась. Навстречу ей из-под кустов выскочилХерси. Вместе обошли они весь двор, разглядывая травяной газон и делаяостановки у двух старых огромных дубов. В толстых ветвях самого большого из нихвиднелись обломки скворечника. На стволе – чьи-то вырезанные инициалы, надругом – обрывок веревки. Эбби нашла старый резиновый мячик, швырнула его подкусты и развлекалась тем, что смотрела на рыщущего в поисках мяча пса. Онанапряженно вслушивалась в вечернюю тишину: не раздастся ли телефонный звонок.Телефон молчал.

Херси вдруг замер, напрягся и тявкнул, повернувшись всторону участка соседа. Аккуратно подстриженная живая изгородь из самшитараздалась в стороны, обнаружив за собой мистера Райса, соседа. Лицо егопокрылось капельками пота, рубашка была насквозь мокрой. Он снял длинныезеленого цвета перчатки и только тут заметил стоящую под дубом Эбби. Улыбнулся.Опустил глаза вниз, на ее загорелые ноги, и улыбнулся еще шире. Утерев потнойрукой лоб, подошел к разделяющей два участка ограде.

– Как поживаете? – Дыхание его было прерывистым, редкиеседые волосы намокли от пота.

– Отлично, мистер Райс. А как вы?

– Жара. Должно быть, градусов сто.

Эбби неторопливо подошла к ограде поболтать.

– Газон у вас просто замечательный, – сказала она соседу.

Он еще раз утер пот, сплюнул.

– Вы называете это “замечательный”? Да это можно отсылать вжурнал. Я не видел еще газона лучше, он должен был стать газоном месяца, номеня обошли. Где ваш муж?

– На работе. Он засиживается допоздна.

– Уже почти восемь. По-моему, он умчался еще до восхода. Вполседьмого утра я вышел прогуляться, так его уже не было. Что это с ним?

– Он любит свою работу.

– Имей я такую жену-красавицу, я сидел бы дома. Ни за что быне вышел.

Эбби улыбнулась комплименту.

– Как поживает миссис Райс? Он нахмурился, швырнул пучоксорняков за забор.

– Боюсь, не очень. Не очень-то хорошо. Он отвел взгляд,поджал губы. Его жена медленно умирала от рака. Детей у них не было. Врачидавали ей год, как максимум. Удалили почти весь желудок, но опухольперекинулась на легкие. Весила она сейчас едва ли девяносто фунтов и почти неподнималась с постели. Когда Эбби вместе с Митчем впервые зашли к нему научасток, в глазах его стояли слезы, едва только он заговорил о жене и о том,каким одиноким он станет после того, как пятьдесят один год они прожили вместе.

– И вот, видите ли, моя работа не заслужила того, чтобыназываться газоном месяца! Просто я живу не в той части города. Призы достаютсябогачам, которые нанимают мальчиков, делающих всю черную работу, в то время каксами они сидят у бассейна с коктейлем в руках. Но ведь и вправду это красиво,да?

– Просто глазам не верится. Сколько раз в неделю вы егострижете?

– Три или четыре, это зависит от дождей. Хотите, подстригу иваш газон?

– Спасибо, я подожду, пока этим займется муж.

– Похоже, у него туговато со временем. Буду посматривать и,если понадобится стрижка, загляну к вам.

Обернувшись, Эбби посмотрела на кухонное окно.

– Вы не слышите телефон? – спросила она уже на ходу.

Сосед показал ей на свой слуховой аппарат. Попрощавшись, онапобежала к дому. Телефон смолк, как только она дотронулась до трубки. Была ужеполовина девятого, почти совсем стемнело. Она набрала его номер, но на томконце никто не подходил. Наверное, он уже выехал домой.

За час до полуночи зазвонил телефон. Если не считать этогозвонка, то тишину кабинета на втором этаже нарушало только легкое похрапывание.Покоившиеся на новом столе скрещенные ноги затекли, но телу, развалившемуся вмягком кожаном кресле, было удобно. Митч склонился во сне на сторону, он устали ничего не слышал, но чувствовал. Листы папки Кэппса были раскиданы по всемустолу, а один из наиболее угрожающе выглядевших документов Митч крепко прижималк животу. Ботинки стояли на полу, рядом с кучей бумаг. Между ботинками валялсяопустошенный пакетик из-под жареного картофеля.

После десятка звонков Митч пошевелился, потянулся рукой затрубкой. Звонила жена.

– Почему ты не позвонил мне? – спросила она прохладно и всеже с тревогой в голосе.

– Прости, пожалуйста, я заснул. Сколько сейчас времени? –Протерев глаза, он попытался рассмотреть стрелки часов.

– Одиннадцать вечера. Жаль, что ты не позвонил.

– Я звонил, но ты не подходила.

– Во сколько?

– Между восемью и девятью. Где ты была?

Она не ответила. Подождала. Затем спросила сама:

– Ты собираешься домой?

– Нет. Я буду работать всю ночь.

– Всю ночь? Но ты не можешь сидеть там до утра, Митч!

– Почему же? Могу, здесь это обычное дело. В этом нет ничегонового, я этого ожидал.

– А я ожидаю тебя, Митч. Уж позвонить-то ты мог, во всякомслучае. Ужин ждет тебя на плите.

– Прости. У меня выходят все сроки, я потерял счет времени.Прости, Эбби.

В трубке наступило молчание – она соображала, простить илине прощать?

– Это может превратиться в привычку, Митч.

– Может.

– Понимаю. Когда, по твоим расчетам, ты сможешь быть дома?

– Тебе страшно?

– Нет, мне не страшно. Я собираюсь спать.

– Я заеду к семи утра, мне нужно будет принять душ.

– Вот и хорошо. Если я буду спать, не буди меня. Онаповесила трубку. Митч долго смотрел на телефон, прежде чем положить на рычагсвою. На пятом этаже человек в наушниках хихикнул. “Не буди меня. Ну и дела!” –сказал он сам себе, нажимая кнопку магнитофона, подключенного к компьютеру.Затем он нажал одну за другой три кнопки и негромко сказал в микрофон:

– Эй, Датч, просыпайся там!

Датч, видимо, проснулся, из интеркома донеслось:

– Да, в чем дело?