– А вы имеете? – небрежно спросил Мазур, подняв глаза.

– Естественно. Право сильного – вам это что-нибудь говорит?Изначальное право рода человеческого, впоследствии немного пришедшее в упадокиз-за преобладания слабых, выдумавших для защиты от сильных так называемыезаконы... Но вы же – сильный человек, майор? Надеюсь, не станете пугать меняпрокурором? И прочими страшилками цивилизованного мира? Впрочем, сразу уточню,вы вправе жаловаться любому прокурору... как только до него доберетесь. Воляваша. Я же сказал, вы будете без кандалов, дорога открыта...

– И она тоже? – Мазур кивнул на Ольгу.

– Конечно. Разлучать вас было бы слишком жестоко, не так ли?Кузьмич на моем месте обязательно процитировал бы что-нибудь из Писания –насчет того, что жена обязана повсюду сопровождать мужа своего... Но я, скажупо совести, не особенно крепок в вере. Вы оба, что-то мне подсказывает – тоже.Просто я предпочитаю играть честно. Ну не брать же вашу очаровательную жену врабство или отдавать на потеху Кузьмичевым дикарям? Справедливости ради ейследует предоставить тот же шанс, что и вам. «Едина плоть», как-никак, если всеже вернуться к Писанию...

Мазур переглянулся с Ольгой. Глаза у нее были испуганные, нособой владела – принужденно усмехнувшись, потянулась к бутылке шампанского. Игорлышко всего лишь раз звякнуло о край бокала.

– А где тут подвох? – спросил Мазур.

– Нет здесь никакого подвоха. Абсолютно честная игра. Передвами открыты все дороги, бегите, как японцы выражаются, на восемь сторонсвета...

– А вы – следом?

– А мы – следом. Как охотникам и положено. Нет, майор, вымне положительно нравитесь. Мало того, что не кипятитесь, еще и ведете себя,как джентльмен, – ни единого грубого слова, ни единого неприглядногоэпитета... Прохор созерцал его с рассеянной улыбкой. – И даже, я бысказал, повеселели. Тайга вас не пугает, а? Ну и великолепно. Заранеепредвкушаю поистине царскую охоту... Угощайтесь, прошу вас. Нам нет никакой необходимостисмотреть друг на друга зверьми, право. То, что мы оказались в этой игре поразные стороны, еще не означает, будто необходимо скалить клыки и плеваться...Давайте останемся благородными людьми, идет?

Мистер Кук открыл один глаз и хрипло промычал:

– Янки Дудль был в аду, говорит – прохлада...

И умолк. Мазур играл массивной вилкой. Пожалуй, и зоркоследивший за ним пес не успеет помешать полету этой вилочки по немудренойтраектории – прямо к глотке Прохора Петровича. А что потом? Даже если удастсянейтрализовать и пса – что потом? Да тот же бег по тайге – если повезет. Безобуви, без еды... нет, слишком много здесь стволов и лошадей. Не дадут пересечьдолину. Гораздо проще подождать денек – и играть по тем правилам, какиепредлагают, но с неизмеримо большими шансами...

– Вы мне положительно нравитесь, майор, – повторилПрохор. – Вообще-то, вы мне начали нравиться заочно – как только я узнал,что Кузьмич вас форменным образом возненавидел. У этой старой паскуды нюхпотрясающий. Слабаки и слизняки у него вызывают не более чем тихое презрение –а вот чтобы заслужить его ненависть, нужно быть личностью...

– А он в охоте будет участвовать? – с надеждой спросилМазур.

– Нет, к сожалению. Мне и самому интересно было бывзглянуть, как вы попытаетесь друг до друга дотянуться – но Кузьмич мне нуженздесь. Редкостная сволочь, верно? Всерьез подозреваю, что он и меня втихомолкуненавидит, но это особой роли не играет – лишь бы боялся, как надлежит... –Он посмотрел на Ольгу. – У вас великолепная жена, майор. Ни малейшихпризнаков истерики, а ей ведь страшно... Она в вас верит, а?

– Представьте себе, – неприязненно бросила Ольга.

– Замечательно, – сказал Прохор без тенииздевки. – Бога ради, не сочтите за оскорбление или насмешку, но вы, яуверен, будете сущими звездами как прошлого, так и нынешнего охотничьихсезонов. На сей раз гости у меня будут исключительно иностранными, и вы ужпокажите им, на что способна Сибирь-матушка...

– Иностранцы? – поднял брови Мазур.

– Ну да, – безмятежно сказал Прохор. – Моепредприятие, знаете ли, международное. Интернациональное, как выражались впрежние времена. Они там, за бугром, пресыщены, как рождественские гуси вмешочках, и мне приятно, что российская земля всех иноземцев снова обогнала ипоказала, что умом ее не понять... Если вы подстрелите кого-нибудь из залетныхжирных гусей, я ничуть не обижусь. Правда, сердце мне подсказывает, что беречьпатроны вы будете для меня, я ведь отсиживаться в кустах не стану... Сделайтеодолжение. По секрету признаюсь, мне в последнее время стало очень скучно жить,и вы, майор, прямо-таки вливаете в меня жизненные силы. Надеюсь, я не кажусьвам чудовищем? Или безумцем? Смелее, я обещаю, что никаких наказаний непоследует...

– Есть у меня впечатление... – сказала Ольга.

– Ну-ну, – любезно сказал Прохор.

– Нет уж, – сказала она с обаятельной улыбкой. –До сих пор задница от плетки болит. Я не боюсь, просто сидеть неудобно...

– Заверяю вас, никаких репрессий...

– А вы правда не сумасшедший?

– Вряд ли я псих, – сказал Прохор серьезно. – Еслидаже и сумасшедший, то в нашем мире, где столько безумцев, я вряд ли буду такуж бросаться в глаза... И потом, что вы нашли безумного в охоте? Мыслямасштабно, война – та же охота на человека, вы у мужа вашего спросите... Толькообставлена иначе. Никаких религиозных препятствий в данном случае нет. Что доморальных... Ну, не смешите, Ольга Владимировна. Все зависит от точки зрения.Вы попали не на ту сторону, только и всего. Вот вам и не нравится затея. Повернисьиначе, могли и оказаться на той стороне, где в приятном предвкушении смазываютружья, кормят собак... Я не любитель философствовать, как мой Кузьмич. Всего-тонавсего отношусь к жизнир а з д у м ч и в о. Даю вамчестное слово: я вас немедленно отпущу с мужем вместе, если отыщете сейчасубедительные аргументы для такого решения. Я понимаю, вам «не хочется». Ноперед правом силы это чрезвычайно слабый аргумент. У вас есть другие? Нет? Вотвидите... А что до «чудовища»... Монстр вас пытал бы, насиловал, издевался –по-моему, ничего подобного не наблюдалось. Я пытаюсь, как могу, компенсироватьвам все будущие неудобства. Что, цепи? Снимут, как только выйдете, я бы прямосейчас распорядился, но ваш благоверный может, признайте, что-нибудь отчаянноевыкинуть... Смерти я не боюсь – боюсь г л у п о йсмерти.

– Я постараюсь, – пообещал Мазур, глядя ему в глаза.

– Я тоже, майор, – кивнул Прохор. – Ешьте, ешьте,осетринки положите, замечательного копчения, с можжевельником... Рекомендуюкедровую наливку, вон тот графин. Да, так вот, Ольга Владимировна, мораль –штука прихотливая. Меняется, проституточка, вместе с бегом времени. Если толькона этой веселой планете маломальски цивилизованная жизнь продержится еще летдвести, мы, все трое, даже в этнографические курьезы не попадем, не говоря уж осуде истории. Ну какой такой суд истории? Какая боль за предков? Вот вы изПетербурга, как я помню. Очаровательный город, ассоциации возникают сплошьпочтительные: Кваренги, Росси, Фальконе, фонтаны петергофские... А сколькотам косточек, милейшая Ольга Владимировна, под этими дворцами и фонтанами? И неодни русские – Петрушка, реформатор припадочный, в эти болота еще и сороктысяч пленных шведов положил. Вы не знали? Есть у меня знакомый профессор изУпсалы, он мне про своих несчастных земляков подробно растолковал, и дажецифирку, как позже другие объяснили, чуточку преуменьшил, чтобы русского гостяне травмировать... Так вот, к чему это я – вы же, Олечка, над этими костямицокотали каблучками столько лет, на свидания бегали, за мороженым, и ни разу увас в сердце ничего не закопошилось, кроме любви к родному великому городу.Правда? Вот и над нашими косточками то же будет через пару веков – и при чемтут мораль? Мораль ваша – все равно, что огонек, по шнуру бегущий. Сверкнул,пшик – и погас... Я не прав, майор? – он внимательно глянул на Мазура иулыбнулся Ольге. – Муж ваш практичнее на эти вещи смотрит. Его философиятоже не интересует ничуточки, уже прикидывает, как бы ему половчее и ногиунести, и меня предварительно зарезать...