Я сдерживала поток воспоминаний, сколько могла, но при виде страшного здания вокзала и мельтешащей стены снега, ощущая скорую встречу, не выдержала. Сдалась. И словно пережила заново. Да, и тогда тоже шел сильный снег...

«Лисята» приехали всего на пару дней: Натке предстояло пройти очередную комиссию и подтвердить право на патент – и на безвредность для людей, на умение сдерживаться. Она страшно нервничала. Так, что сочла за лучшее выслать пацанов и помедитировать в одиночестве, успокоиться, настроиться, выплеснуть лишнюю агрессивную энергию или трансформировать ее в позитивную и созидательную силу. «Лисята», конечно, радостно сбежали. А я не была готова к встрече – заработалась, забыла приготовить поесть. И пошла у них на поводу, когда...

– Лёль, а сделай петлю, – пристал Данька, едва мы вышли из такси, и водитель уехал.

Два часа ночи, снег стеной, народу – никого. А временные петли на них действовали наркотически. «Лисы» – темная нечисть, и моя светлая сила их только щекотала, возбуждала, веселила, не причиняя никакого вреда. После каждой временной петли они, радостные и прибалдевшие, засыпали, как младенцы. И развлечения требовали, как дети подарков, не желая слышать отказа.

Но я отчего-то не решилась. Как почувствовала беду. А они пристали с ножом к горлу – сделай, пока время подходящее, и всё тут. Я твердо отказывалась, пока поднималась по ступенькам и искала в кармане куртки ключи от хаты и домофона. А потом глянула под ноги и увидела подвижные черные следы – точно невидимка за мной по пятам прошел и теперь топтался рядом. То есть наглый шантаж. Крестники настаивали на своем, продлевая мой пятиминутный путь до квартиры и растягивая его на пару часов беготни по собственным старым следам или на полчаса работы со слоями и разрушением их заклятья. А я так устала...

– Ладно, ловите, нелюди!

Проверив пространство и убедившись в отсутствии людей, я тряхнула рукой, и капли сияющей охровой силы потели по запястью, свиваясь в цепь, звено за звеном. Удлинив временную цепь, я швырнула ее к крестникам, заключая их в кольцо, запирая на замок.

Но едва я запустила временной процесс, едва петля начала вращаться, набирая обороты и накрывая «лисят» сияющим колпаком, как Филька заорал не своим голосом:

– Лёль, тормози! Тут человек!

Брехня, решила я. Они и раньше такое кричали, срывая работу, чисто поприкалываться. Детский сад же – обманули, и счастья полные штаны. Не мог человек оказаться внутри уже замкнутой цепи. Не мог. И я не вняла предупреждению. А когда сила в петле иссякла, когда она тормознула, и колпак рассыпался пеплом... Выяснилось, что мог. Просочился. Крестники, белые и трясущиеся, жались друг к другу, а передо мной лежал труп. Высохший старик.

– Лёль, а давай мы его?.. – робко заикнулся Данька.

А я уже вызывала ближайшего наблюдателя, коим был Альберт, и Верховную. Сосредоточенно, отстраненно. Они потом ругалась: дескать, дура, позвонила бы, скрыли и замяли. А я воспользовалась общим магическим сигналом тревоги. Ибо знала, что такое не спрячешь. Через год, два или десять, но правда всплывет – шило в мешке не утаить. И жить всё это время с виной и ожиданием кары... Да любая наблюдательская ведьма-палач учует мою вину за километры, заподозрит неладное, примчится, выпытает, и будет только хуже.

А «старик», сволочь, оказался наблюдателем. Телепортистом. Прыгал неподалеку, разминался. И как угодил в кольцо моей силы?.. Зачем, придурок, полез в петлю – во всех смыслах этого слова?.. Теоретически попасть в уже замкнутую и закрытую петлю невозможно, разве что случайно затянуло... Но и такие «случайности» прежде никогда не случались. Никогда. А заклятье времени – одно из немногих светлых, умеющее убивать. Состарил до... и человек через минуту-другую умер сам. Естественно и от старости.

Альберт с Верховной в один голос твердили, что это какая-то нелепая ошибка, что меня подставили, и обещали разобраться. И разобрались, да: на погибшем парне нашлись следы только моей магии. И даже наказание сгладить пытались, но я хорошо знала законы и не ждала ничего хорошего. Ведьмы не имеют права на ошибку – и не имеют права ошибаться.

Если бы всё случилось в момент опасности – угрозы жизни, моей, крестников или людей, – я бы отделалась суровым испугом и несколькими годами на периферии, наказанная исключительно отсутствием работы. Или пришлось бы уйти из Круга и отрабатывать провинность у наблюдателей. А угрозы жизни не было. Была двусторонняя глупость. А она наказуема. Всегда. С себя я ответственности не снимаю, и винить только «лисят» в случившемся не могу. Но раз начали они...

Из здания вокзала одна за другой вынырнули две высокие фигуры. Данька, старший крестник, конкретный блондин, уже начинал матереть – и в плечах раздался, и не выглядел таким нескладным и тощим, как младший, Филька, конкретный брюнет. Первый – сильный, второй – умный, с гордостью говорила про них Натка. И где, собственно, знаменитый Филькин ум был, когда... Впрочем, чего ждать от юной нечисти, мыслящей исключительно инстинктами?.. А глаза «делать» человеческими они так и не научились, пряча «лисьи» зеленые «зеркала» за темными очками и тем самым привлекая к себе еще больше внимания.

При виде меня братцы переглянулись и затормозили, явно переговариваясь мысленно, а я собрала в кулак всё свое терпение. Вот же вымахали... Широкие штаны с уймой карманов, светлые майки, расстегнутые куртки, напряжение в каждом жесте. И точно рядятся, кто первый пойдет здороваться и налаживать контакт. И Филька напирал на Данькино старшинство, а Данька – на Филькины мозги. Ну-ну...

– Давайте шустрее, – проворчала я.

Вредный ветер, мокрый снег стеной и полчаса ожидания сделали свое дело – я замерзла и продрогла до мозга костей. «Лисы» несмело подошли и даже рискнули пробормотать что-то приветственное. Я задрала голову, изучая обоих.

Да, это «насекомая» нечисть – «пчелы», «пауки» – мелкая и тщедушная. «Земноводная» – «змеи», «лягушки» – славилась очень широкой костью, кряжистостью, тяжеловесностью, «водяная» – «рыбы», «креветки» – болезненной, скелетообразной худобой при росте чуть выше среднего. А «животная», как и «птичья», – мощная, здоровая, аж шея разом затекает. И очень хочется держаться от них подальше. В принципе.

– Куртки застегните, – велела я сухо. – И впредь выглядите одетыми по погоде, не привлекайте внимание. И очки снимите. Челки на лицо, капюшоны на лоб, смотреть под ноги.

Крестники повиновались с похвальным рвением. Я поджала губы, развернулась и поспешила обратно. Выпить в чаю, согреться, утеплиться – и в архив. По сравнению со вчерашним, похолодало. С реки задул порывистый сырой ветер, и...

– Лёль, ночью беда будет, – тихо сказал Филька, когда мы подошли к гостинице. Поозирался, указал на мост, поёжился выразительно.

А нечисть чует тьму всегда и везде, а коль с реки... Да, призраки. Вероятно, они наконец явятся. Надо приготовиться. Если этой ночью вскроют очередной спрятанный дом... Да, хорошо бы подтвердить теорию «призраки из ведьминого логова». И глянуть на тех, кто управляет процессом, – хоть издали, моих артефактов хватит, если нечисть будет активна и использует силу. И – спасти ту, что должна отдать силу подковке. Может, даже неуловимую Ираиду.