Когда Микитиха помирала, вся деревня это слышала, даже добарского дома доносились ее жуткие завывания. Колдунья не могла умереть – потомучто ей нужно было кому-то передать силу. Передать в буквальном смысле слова –хоть что-нибудь, ну хоть что-то сунуть в руки другого человека! Тогдаколдовской дар покинул бы ее тело, освобожденная Микитиха смогла бы умеретьспокойно. Но одновременно она передала бы преемника во власть тому черту,которому когда-то продала свою душу в обмен на чудесный дар. Именно поэтомусоседи задалеко обходили избу Микитихи, и никто не решался войти в ее дом иподать хоть какую-то помощь. Долго мучилась она, а потом кто-то – или особозлобный, или, напротив, сердобольный, или бесом подзуженный – взял да и запалилстарухину избенку. Пожар вспыхнул глубокой ночью. Пока доримедонтовцы продралиглаза, пока прибежали… Особенно никто не спешил, конечно: жила Микитиха на отшибе,огонь на другие дома перекинуться не мог. Наверное, Микитиха задохнулась вдыму, потому что крики перестали раздаваться задолго до того, как заполыхалистены. Однако многие уверяли, будто видели, как вместе с последним столбом огнянад крышей взвилась объятая пламенем колдунья – да тут же и рассыпаласьискрами.

Так Микитиха и не передала никому силу, а потому с той порыколдуний в Доримедонтове не водилось. Ходили, впрочем, какие-то темные слухи,будто гуляка беспутный Никита Кузьмичев к старухе все же наведался, силу ееперенял, а потом и поджег избу… и вся спорынья[10] к нему с тех пор пошла, инемаленьким человеком он сделался. Но какими-то деревенскими россказнями Лидияв ту пору мало интересовалась, свои сердечные дела донимали и терзали до изнеможения.

Однако сейчас она все это вспомнила – и подумала: ужнаверное, правила для колдуний, что русских, что французских, установленыврагом рода человеческого одинаковые. Какая ему, злочестивому, разница,Микитиха перед ним или мадам Прево? Душа человеческая – она всегда и везде однаи та же… А что, если не просто гадальную книгу передала Лидии умирающая мадамПрево, а некий таинственный дар? Может статься, старуха потому и злобствовалана русскую соседку, что предвидела: именно она станет наследницей.

Так это было или иначе, но с той поры Лидия гаданием оченьувлеклась и, перечитав не единожды книгу, как-то, в особо безденежную минуту,подумала: а почему бы не воспользоваться тем, что сама судьба вложила ей вруки? Клиентура мадам Прево то и дело ломилась в подъезд… Разумеется, если этимзаниматься, то не в своей квартире. Зять (какой-никакой Дмитрий, а все жезять!) подобного не переживет.

Поразмыслив, Лидия сняла комнату для консьержки в двухкварталах от дома, на рю Марти. Сама – Дмитрий наотрез отказался помогать –оклеила ее обоями. Ну что ж, правильно говорят французы:nécessité fait loi, нужда свой закон пишет! А между прочим, вышлочистенько и миленько… Потом Лидия за сущие гроши купила на маленьком пюсе,который по воскресеньям работал на углу улиц Трюдан и Марти, круглый столик синкрустацией, кушетку, пару стульев для посетителей и удобное полукресло длясебя. Там же приобрела абажур, скатерть, плед и портьеры, чуть опаленные покраям, – была распродажа вещей, спасенных после пожара, и это поразило еевоображение. Лидии нравилось думать, будто тот, давний, доримедонтовский пожар,в котором сгорела Микитиха, каким-то боком имел отношение к купленным вещам,хотя… ерунда, конечно… А может статься, и не ерунда! Затем Лидия подобрала всвоем (Эвелинином!) гардеробе подходящее черное платье, заколола купленным натом же пюсе черепаховым гребнем (мадам Прево носила совершенно такой же!) узелсвоих тонких, вьющихся, темно-русых, почти не тронутых сединой волос, затенилав своем салоне висячую лампу палевым кружевным абажуром (очень выигрышносмотрелось лицо при таком освещении, морщинок почти не видно, а глаза сразустали глубокие-глубокие, таинственные, темные, и даже какие-то золотые искоркив них появились откуда ни возьмись), а потом повесила рядом с дверью табличкуна двух языках – русском и французском. Гадаю, мол, ворожу и предсказываюсудьбу.

И начала трудиться.

Себя она теперь называла «мадам Лидия». А когда злоехидныйДмитрий однажды сказал, что новое ее имя очень напоминает обращение к какой-нибудьбандерше (французы-то слово «мадам» употребляют исключительно с фамилиями, итолько содержательницы борделей зовут себя мадам Марго, к примеру, или мадамЖанна), Лидия постаралась пропустить его слова мимо ушей и только потупилаглаза. Но не скромно, а с некоторой блудливостью, поскольку Дмитрий ненарокомпопал если не в «яблочко», то в «девятку» или в «восьмерку».

Не только атмосфера ее салона была полна чужими альковнымитайнами. Кушеточка иной раз тоже к делу приходилась… Всякие люди захаживали кмадам Лидии, встречались среди них и мужчины, жаждавшие утешения не токмосердешного, но и телесного… Были и очень молодые мужчины, даже юнцы, а Лидиявсегда именно юнцов предпочитала всем прочим представителям мужского пола…

Конечно, тут имелась своя доля риска. Однако среди клиентовЛидии имелся некий хитрый доктор, венеролог, кабинет которого находилсянеподалеку, в респектабельном доме на респектабельной рю Ле Пелетье,тридцатитрехлетний светлоглазый человек, несколько угрюмый, невысокий, но притомблудливый и обольстительный, словно падший ангел. Вдобавок он обладал ярковыраженным эдиповым комплексом (а как же, читывали и мы модные книжки герраФрейда, а ежели не читывали, то всенепременно слыхивали!), ну а Лидия, сталобыть, обладала комплексом Федры. Вот они и нашли друг друга.

Вообще жизнь началась сызнова. Жизнь, совершенно отличная оттой, которую приходилось вести в присутствии зятя, дочки и внучки. Там Лидиябыла тещей, мамой, бабушкой (Боже, ну почему нельзя называть ееgrand-mère, grand-maman, на худой конец – mammy, как это водится уфранцузов? Эти слова не оскорбляют женское достоинство, позволяют ей ощущатьсебя дамой, пусть даже гранд-дамой, но не жалкой старухой!) – в салоне же Лидиябыла молода, желанна, привлекательна. И, что не менее важно, она сталазначительным лицом в квартале.

Бесится Дмитрий? Да на здоровье! Пусть бесится. А Татьянавполне понимала свою шалую маменьку. Как же, кровь Понизовских давала себязнать, их кровь – не аксаковская водица! Лидия не сомневалась, что и Рита пошлав них, в Понизовских, а не в Аксаковых, даром что была названа в честь покойнойматери Дмитрия. Ну что ж, в имени Маргарита кроются очень многие возможности,очень многие… Жаль только, что девочка свое полное имя ненавидела просто люто,начинала рыдать, стоило ее назвать Маргаритой или, особенно, Марго, что былодля нее сущим оскорблением. Она не ленилась поправлять всякого, независимо отвозраста: «Я не Маргарита, а Рита. Рита, понятно вам?!»

Впрочем, это так, к слову.