– Мам, сколько раз тебе говорить: я не люблю чихол! Идохлоцин солютабтоже ненавижу! – безнадежно сказал он.

– А я не переношу, когда ты упрямишься! Посмотри насвой цвет лица: ты же весь бледный! Я и без анализов вижу, что у тебягемоглобин, как у трупа! – закипела мама.

Краснощекий Бульон, гемоглобин которого вызвал бы сладкиегрезы у любого вампира, открыл рот, позволив залить в себя ложку сиропа откашля.

Чихол и дохлоцин солютаб прописал ему врач, когда Генкаучился еще в третьем классе. К сожалению, врач забыл указать, как долго ихследует принимать, только сказал: пока ребенку не станет лучше. И вот прошлоуже почти пять лет, а мама Бульона все считала, что улучшение не наступило.Более того, бедной маме даже не приходило в голову, что просто для того, чтобыпережить пятилетний прием лекарств, надо иметь лошадиное здоровье.

Поморщившись, Бульонов потянулся к таблеткам, но вдругзавопил, сорвавшись с табуретки. Бедняге померещилось – хотя какое тампомерещилось! В пустой суповой тарелке лежали два дико вращавшихся глазныхяблока, вырванные из орбит. Генка закричал.

– Что с тобой? – Мама кинулась к нему.

– Там, там! Нет, не смотри! – охнул Бульон.

Придерживая очки, мама заглянула в тарелку.

– Я всегда говорила: оставлять яичные желтки – этопризнак болезни.

Бульонов с ужасом посмотрел в тарелку и убедился, что мамаправа. Да, всего лишь желтки. Он вытер со лба пот. Принять желтки за глаза –это уже диагноз. Пока Генка терзался, мама приблизилась к нему и доведенным доавтоматизма движением гладиатора, вонзающего в противника короткий меч,вставила ему под мышку стеклянный столбик градусника.

– Ужасно! 36 и 9! – сказала она пару минут спустя.

– Это же нормально.

– Что ты понимаешь! Такая температура бывает утуберкулезников! Неделю назад ты как-то странно кашлял во сне. Я подумала, чтоты просто поперхнулся. Теперь же я вижу, что не все так просто. Завтра же сдаеманализы! А теперь иди к себе и делай уроки!.. Гулять вечером не будешь. И чтобыв девять ноль-ноль был в кровати.

– НЕ-Е-ЕТ! – закричал Генка.

– Не «нет», а «да». Нервные припадки и упрямство –первые симптомы шизофрении. А шизофрения, отягченная туберкулезом, протекаетвсегда в тяжелой форме, – озабоченно сказала мама и уселась перелистыватьмедицинскую энциклопедию, украшенную цветными фотографиями всевозможныхтрофических язв и гангрен.

Генка бросился к себе в комнату и торопливо захлопнул дверь.Постепенно успокоившись, он сел за стол и, собираясь готовиться к экзаменам,открыл учебник по истории. Но не успел Бульон прочитать и десяти строк, какуслышал за спиной странный звук.

Генка обернулся и похолодел. От двери к нему направлялсястул на человеческих ногах. Ноги были мужские, страшные, с желтыми ногтями,похожими на выпуклый панцирь черепахи. Увидев, что Бульонов его разглядывает,стул на человеческих ногах подпрыгнул и игриво лягнул его в голень.

Бульонов упал на паркет и торопливо пополз на животе к двери.Он уже даже не кричал, понимая, что это бесполезно. Четвероногий стул забегалсбоку и, подскакивая, предпринимал попытки отрезать целеустремленно ползущегоБульона от двери.

Внезапно новое препятствие преградило Генке путь. На паркетепузырилась лужа крови, посреди которой лежал страшный заржавленный кинжал ибилось алое сердце. Генка медленно встал. Во рту у него моментально стало суше,чем в пустыне Сахара. Его собственное сердце едва не выскакивало из груди.Попятившись, он схватился за дверную ручку, видя в ней главное свое спасение.Но дверная ручка вдруг ускользнула от него и пожала ему ладонь. Генка ощутиллегкое покалывание и холод, одновременно понимая, что ручка уже не ручка, аотрубленная рука с холодными мокрыми пальцами.

На стене появился узкий тонкогубый рот.

– Бульонов? – хрипло поинтересовался он.

– Д-да.

– Геннадий?

– Ге-ге… – заикающийся Бульонов подтвердил и это.

– Господин Ге-Ге? Вы-то нам и нужны! У меня к вамсекретная миска! – сказал рот и вдруг захохотал непередаваемым смехом,напоминающим ржание целого конского табуна.

– Не миска, дырявая башка! Миссия! – раздраженноподсказал стул на человеческих ногах.

Торчащая из двери кисть погрозила стулу пальцем. Некотороевремя стул, рот и кисть вяло переругивались, а сердце на полу подпрыгивало вкровавой луже, как выброшенная на берег рыба.

– В общем, собирайся, Ге-Ге! Нам приказано доставитьтебя кое-куда! – заявил наконец рот.

– Куда? Я никуда не пойду! – заупрямился Бульонов,которому мерещился уже тернистый путь в загробный мир.

– А ты никуда и не пойдешь! Ты полетишь! –вкрадчиво заверил его рот на стене.

– Куда?

– Как куда? В Тибидохс! Разве ты не получил письмо?

– Нет, – сказал Генка. Он так дрожал, что емусложно было не поверить.

Стул с ногами и рот пришли в некоторое замешательство.Вскоре к ним присоединилась и кисть.

Комната заволоклась молочным, с серебристой искрой туманом.Когда туман рассеялся, посреди комнаты обнаружились поручик Ржевский иБезглазый Ужас, уже вернувшие свои ноги, руки и рты. Ржевский был в парадномпехотном мундире с полной коллекцией ножей в спине. Безглазый же Ужас былоблачен в темный походный плащ. Когда плащ распахивался, под ним мелькалаокровавленная рубашка. Свою кошмарную голову призрак то вертел в руках, топриставлял на прежнее место и принимался бряцать кандалами (пара № 4,приберегаемая исключительно для торжественных случаев).

– Ты точно не получал письма? – спросил Ужас.

Генка замотал головой.

– В таком случае миль пардон, – прищелкнулкаблуками поручик. – А то я и смотрю, что реагируешь ты как-то не так.Сухо реагируешь, без огонька! Не люблю работать на такую тухлую публику.

– Ржевский, хватит болтать! Ты там сердце забыл… Убериза собой мусор! – велел ему Ужас.

– Ни за что! Белые офицеры не шестерят! – гордосказал поручик. – Еще один такой наглый приказ, и мы будем стрелятьсячерез платок! Где мои пистолеты? Ага, вот!

Миг – и в руках у поручика оказался обитый бархатом ящик спарой старинных дуэльных пистолетов. Осмотрев их, Ржевский остался недоволен и,отбросив, тотчас извлек из воздуха пару «маузеров».