– Опаньки, – радостно возвестил комендант. –Демократическое голосование себя оправдывает. Благодарю вас, фрейлейн, от всейдуши. Пойдемте, любезный, побеседуем…

Маргарита принялась одеваться – деловито, быстро, сравнодушным лицом. Испытанное Вадимом облегчение вряд ли можно было сравнить счем-то знакомым, столь буйной радости раньше и ощущать-то не доводилось,честное слово. Ручаться можно – все остальные испытывали то же самое.

– Ишь, лыбитесь, эгоисты… – грустно сказал комендант. –Нет в вас подлинной солидарности, скоты… Ну, шевелитесь, мой сахарный. Вот свами-то, гарантирую, о многом поговорить придется…

Он круто развернулся на каблуках и вышел. Следом прошелВизирь, с застывшим, словно бы даже мертвым лицом, вызывавшим тоскливый ужас.Один за другим черномундирники покидали барак, выходивший последним бросилчерез плечо:

– Подобрать шмотки – и спать, быдло…

Не глядя друг на друга, они потянулись на веранду, сталиодеваться…

Неподалеку, у ворот, вдруг оглушительно ударил выстрел,заорали несколько голосов, возникла суета. Еще выстрел. И еще. Короткий истошныйвопль. Четвертый выстрел. И – тишина. Потом послышалась яростная ругань.Вспыхнувшие лучи фонарей опустились к земле, скрестились, видно было, чтокого-то поднимают, а он оправдывается громко, возбужденно. Почти сразу же лучифонарей развернулись к бараку, стали быстро приближаться.

Не сговариваясь, все кинулись внутрь, торопливо попрыгали нанары, как будто это могло от чего-то спасти и как-то защитить.

Комендант вошел быстро, не тратя времени на свои обычныеподковырки, поморщился:

– Неувязочка, господа. Остался я без душевного собеседника.Жаль. Вставай-ка, милый…

Он ткнул пальцем в Красавчика. Тот, с исказившимся лицом,попятился к стене, полное впечатление, пытаясь продавить ее спиной, уже всовершеннейшем ужасе завопил:

– Это не я! Не я!

– Помилуйте, а кто говорит, что это вы? – комендант,похоже, опомнился и напялил прежнюю личину. – Конечно, не вы… Все равно,побеседуем…

Два эсэсовца торопливо обежали коменданта справа и слева, смаху запрыгнули на нары, сотрясши их так, что Доцент испустил вопль, подхватилиКрасавчика под локти, сдернули на пол и поволокли к выходу.

– У меня нет ничего! Нету! – орал он что есть мочи,тщетно пытаясь как-то зацепиться за гладкие доски пола носками грубыхботинок. – У меня нету ничего! Я же не богатый!

Его вопли еще долго слышались в ночи – невыносимо долго,никто почему-то и не пытался заставить беднягу замолчать. Комендант огляделзамерших на нарах лагерников, погрозил пальцем:

– Смотрите у меня!

И неторопливо вышел. Сапоги хозяйски простучали по веранде, наступилатишина. Аромат хороших духов Маргариты еще витал в бараке, как ни дико. Кто-тотягуче застонал, словно от невыносимой зубной боли. Вадиму показалось, чтосердце, отроду не болевшее, проваливается куда-то пониже поясницы.

Кажется, кавказский человек Элизбар сумел-таки умеретькрасиво – вернее, с максимальной для себя выгодой. Ухитрился сыграть так, что уохраны попросту не было времени рассуждать, его п р и ш –л о с ь застрелить. Видимо, бросился, вырвал ружье, может, дажеуспел выстрелить…

Словно прочитав его мысли, Синий негромко сказал:

– Сумел соскочить изящно, уважаю…

– А может, только подранили, – отозвался Борман,сидевший с тупо устремленным в пространство, потухшим взглядом.

– Сомневаюсь. Подраненного непременно притащили бы в барак.Как вот его, – он кивнул на Доцента. – В воспитательных целях. Логикау Мерзенбурга не столь уж сложная, ее в конце концов начинаешь неплохопросекать. Хотя и не все понимаю до конца. В толк не возьму, зачем уволоклиэтого телевизионного дурака – у него, похоже, и впрямь никаких захоронок… Нет,не пойму пока…

– «Не пойму», «не сопротивляюсь»… – протянул Борман. –И вдобавок уговариваю других не трястись над захоронками…

– Опять за старое? – нехорошо усмехнулся Синий.

– Просто представляется мне, друг ситцевый, что никакоготолкового плана у тебя нет.

Какое-то время казалось, что они вновь сцепятся. Обошлось.Синий ухмыльнулся:

– Зря. Зря тебе так представляется. Мужик вроде бы итолковый, сам догадался насчет фазы… Между прочим, не так давно, с полчасиканазад, мы одержали первую победу. Выяснилось, что воды нам позволят набратьсколько угодно. Так что не бухти и не подначивай, придет время, всепровернем. – Он перевернулся на живот, уткнулся щекой в плоскую комковатуюподушку и пробурчал: – Свет погасите кто-нибудь, коли охота, лично мне и таксойдет…

Борман, ворча что-то неразборчивое, отправился погаситьсвет. На ощупь вытащив сигареты, Вадим прикурил. Пожалуй, сейчас приходилосьрешать самую сложную в жизни задачу. Всякое бывало на тернистом пути, нособственная жизнь на карте ни разу не стояла…

Пора как-то определяться. То есть, пока не пришла егоочередь угодить на допрос, обдумать бегство во всех деталях. План предстоитпросчитать нехитрый, вовсе примитивный, если подумать, но из-за т е –п е р е ш н е й ставки, сиречь собственнойшкуры, следует рассчитать каждый шаг.

Территория лагеря прожекторами по ночам не освещается.Дополнительных датчиков никто не устанавливал. Есть все шансы в несколькоперебежек добраться до клуба – в точности так, как в последний раз. Вряд лиКатенька, уезжая (а она, несомненно, уехала вместе с большей частью прежнейохраны, иначе согласно внутреннему распорядку присутствовала бы на аппеле),кому-то поведала о подземном ходе.

Итак, попадаем на кухню… Там висит несколько ватников, можноодин прихватить с собой. В холодильнике и незапертых ящиках куча хорошихпродуктов, предназначенных для охраны. Можно унести, сколько поднимешь. Целаякуча кухонных ножей. Курево, спички. Даже коньяк имеется. С такой экипировкойможно блуждать по тайге и пару недель, если все же правы те, кто считает, чтодо ближайших населенных пунктов километров полсотни, а то и поболе.

Дверь кухни запирается снаружи. Может, изнутри есть головка,которую достаточно повернуть, чтобы оказаться на свободе. Черт, не обратилвнимания, какой там замок… Даже если и не открывается изнутри – не беда. Можнотихонечко вынуть стекло и вылезти. Кухня в отдалении, отнюдь не впритык кбараку охраны, вряд ли кто-то за ней наблюдает специально – с чего бы? Да ещеночью?

Словом, перспективы открываются самые радужные.

Вот только имеется некое досадное препятствие. Подробнееговоря, именуется оно законной супругой. Очаровательное создание десятью годамимоложе мужа, дочурка полезного и небедного папы – породнились равные, конечно.За полтора года не надоела в постели, вроде бы не изменяет, хотя с женщинаминикогда не известно. Жили, в общем, неплохо, притерлись характерами, хорошаяпара…