– Вот это – наша гордость, – возвестилкомендант. – Означенный номер вел себя на допросе прямо-таки великолепно,подробно и откровенно отвечая на вопросы, активно сотрудничая со следствием,искупая тем самым все прегрешения, сотворенные им против экономики нашеймногострадальной страны. Я вами восхищен, номер пятьдесят пять дробь семь!Светоч вы наш! Становитесь, голубчик, в строй!

Несчастный «номер» промаршировал на прежнее место. Не похожебыло, чтобы нежданная похвала его обрадовала или утешила.

– Теперь познакомимся с сугубо противоположнымслучаем, – заявил комендант. – Номер сорок три дробь шесть, три шагавперед и кр-ругом!

Какое-то время царила полная неподвижность.

– Вам что, особое приглашение требуется? – рявкнулкомендант.

До Вадима вдруг дошло, что номер сорок три дробь шесть – этоон. Справа уже надвигался с занесенной дубинкой капо, и он быстренько шагнулвперед, повернулся лицом к строю.

И услышал в небе монотонный механический гул.

Видел, как все задрали головы к небу, и сам набралсясмелости глянуть вверх.

Слева показался синий вертолет, летевший совсем невысоко.Ярко освещенный утренним солнцем, он неторопливо полз, наискось пересекаявоздушное пространство над лагерем, стёкла кабины отбрасывали яркие зайчики –призрак, мираж из огромного мира свободы…

Шеренга колыхнулась. Лысоватый, только что публичнообъявленный славой и гордостью, сорвался с места и опрометью кинулся прямо кколючке, вслед за вертолетом, размахивая руками, истошно вопя что-тонеразборчивое. Вряд ли он видел, куда бежит, потому что несся прямо на крайнегоэсэсовца.

Тот, не дожидаясь команды, заехал бегущему под вздох, едва«маяк» с ним поравнялся. Лысоватый упал прямо у его ног, корчась, пытаясьпроглотить хоть немного воздуха.

Стрекочущий гул, ничуть не изменившись в тоне, проплыл надлагерем, явственно затихая, – вертолет ушел по своему маршруту,растворившись, словно пленительное видение.

– Господа! – воззвал комендант. – Вы меняудручаете, честное слово. Как дети… Вертолета не видели? Судя по раскраске иэмблеме, данный геликоптер прилежно везет валютных туристов на Каралинскиеозера. И вряд ли пилоты, чей труд неплохо оплачивается фирмой, будутотвлекаться на мельтешащих внизу придурков. Ну кому придет в голову, что мы свами, вот такие, существуем на белом свете? Мы с вами уникумы, а потому из полязрения большого мира выпадаем… Впрочем, признаюсь вам по секрету: если сюда изабредет какой-нибудь болван, ему в два счета объяснят, показав соответствующиедокументы и даже соответствующую аппаратуру, что здесь снимают кино из жизнивзаправдашних эсэсовцев и взаправдашних лагерников, вежливо посоветуютубираться на все четыре стороны и не мешать творческому процессу, в которыйвложены немалые денежки. Я же не похож на идиота, милые мои. Сразу следовалоподумать об элементарных мерах предосторожности. Бумажек у меня масса, все, чтохарактерно, с печатями, и киноаппарат есть, стрекочет, как кузнечик, еслинажать кнопочку или там дернуть рычаг, не помню точно… – Он перегнулся черезперила и посмотрел вниз. – Встаньте в строй, гордость вы наша, я вастолько что торжественно провозгласил маяком трудовой славы, а вы этакие номераоткалываете… Итак, продолжим. Вот этот субъект, что стоит мордою кстрою, – наш Мальчиш-Плохиш. Посмотрите на него внимательно. Полюбуйтесьна эту рожу, хорошие мои! Из-за того, что этот упрямый и несговорчивый субъектни за что не хочет сотрудничать со следствием, не хочет честно отвечать, когдаего спрашивают, не хочет поделиться неправедно нажитым добром, мы с вамивынуждены здесь торчать. Даю вам честное слово штандартенфюрера СС: если быозначенный прохвост открыто и честно отвечал на вопросы, если бы не чах надзлатом – я давно бы открыл ворота нараспашку и выпустил вас, милые мои, наволю. И пошли бы вы, куда хотите. Но из-за этого крайне омерзительного типабудете и дальше киснуть за проволокой… Очень жаль, но ничего не могу поделать.Такие уж у нас с вами игры…

«Вот сука, – подумал Вадим. – Что он такоеплетет?»

Он видел глаза обитателей других бараков – в них, словно понекоему сигналу, зажглась нешуточная враждебность, самая настоящая ненависть.Бесполезно было их разубеждать, все равно не поверили бы.

– Посмотрите как следует на этого Плохиша, – как ни вчем не бывало продолжал комендант. – Из-за него вы здесь и торчите.Поскольку собственная мошна этому скряге дороже интересов других членовобщества… Отвратительное создание, не правда ли? Встаньте в строй, номер сороктри дробь шесть, глаза б мои на вас не смотрели… – Он подождал, пока Вадимзаймет свое место, приосанился и объявил: – Продолжим и разовьем эту тему. Темузапирательства и нежелания развязывать мошну с неправедно нажитыми денежками. Уменя есть определенные и стойкие подозрения, что среди вас находятсябезответственные субъекты, до сих пор полагающие, что с вами тут разыгрываютвеселую шутку. Иначе почему я вновь и вновь сталкиваюсь с наивным по-детскизапирательством? Не осознаете вы, хорошие мои, серьезности момента. Долбаные выпотрохи! – заорал он без всякого перехода, как ему былосвойственно. – Если кто-то еще не понял, объясняю популярно и в последнийраз: вы, подонки, угодили прямиком в преисподнюю для новых русских! И я тутсамый главный дьявол! В этой преисподней!

Он махнул стеком – и верзила с барабаном вновь испустилоглушительную дробь. Второй подошел, ухватил обеими руками край брезента ипроворно стащил его, словно открывал памятник.

Никакого памятника там, естественно, не обнаружилось: стоялигрубые, основательные деревянные козлы, а к ним был привязан Красавчик – так,что голова торчала над краем толстого бревна, послужившего основой козел.

Барабан умолк. Второй эсэсовец, еще повыше и пошире вплечах, нежели барабанщик, извлек из-за края трибунки бензопилу, без усилийодной рукой вздернул ее в воздух и помахал так, словно ожидал бурныхаплодисментов. Оглянувшись на коменданта и увидев его кивок, осклабился, дернулшнур. Бензопила нудно и громко затарахтела, покрытая зубьями цепь взвизгнула,превратилась в сверкающий эллипс.

И тогда Красавчик заорал так, что у всех остальных кожамгновенно покрылась ледяными мурашками. Он нечеловечески вопил, мотая головой,пытался дергаться, но был привязан так, что тело не сдвинулось ни на миллиметр.Сверкающий, жужжащий эллипс опускался удивительно медленно, словно времяпоползло как-то по-иному…

Крик оборвался жуткой булькающей нотой. Голова с некойудивительной легкостью прямо-такип о р х н у л а в сторону, перекувыркнулась,падая на утоптанную землю, вслед хлынул густой багровый фонтан…

Дальнейшего Вадим не видел. Шарахнувшись и больно ударившисьбоком о кого-то гораздо менее проворного, он понесся к бараку, как загнанныйзаяц, – все человеческое враз отлетело, остались лишь примитивныеинстинкты, повелевавшие сломя голову бежать прочь от этого ужаса. Как нистранно, он сохранил полную ясность восприятия, видел что впереди, справа ислева несутся охваченные столь же животной паникой собратья по несчастью,налетая друг на друга, сталкиваясь, падая, визжа и крича…