Первой проснулась товарищ Евгения. Она осторожно высунуласьиз-за ширмы и уставилась на незнакомца в темном костюме, который стоял у окна итихо говорил по телефону. Трубку он держал в левой руке, пистолет в правой.Товарищ Евгения успела расслышать, что незнакомец диктует кому-то адрес: ВтораяТверская, номер дома и квартиры. То, что комиссарского револьвера на этажерке укровати нет, она увидела сразу. Перепуганной девушке удалось растолкатькомиссара, когда незнакомец уже положил трубку.

Кажется, он не заметил, что товарищ Евгения проснулась. Онсунул пистолет в карман, достал портсигар и спокойно закурил.

– Тихо, это Данилов, белый полковник, – зашептала товарищЕвгения комиссару на ухо, – лежи спокойно, пусть думает, что мы спим. Он тутнелегально, всего боится.

Комиссар первым делом стал шарить рукой по кружевнойсалфетке.

– Не дергайся, он, конечно, револьвер взял, – шепнулаЕвгения.

– Убью, гнида белогвардейская! – прохрипел комиссарнегромко, но гость его услышал.

– Доброе утро, граждане, – голос его был приятным испокойным.

– Что вам угодно? – спросила Евгения.

Гость аккуратно стряхнул пепел в пепельницу. Папиросу ондержал в левой руке. В правой опять был пистолет.

– На вашем месте я бы не спешил вылезать из постельки, ибовам теперь не скоро придется ночевать так тепло и уютно. Мне угодно васарестовать.

– У господина полковника хорошее чувство юмора, – сказалатоварищ Евгения и рассмеялась.

Комиссар молчал и пыхтел. Чутье подсказывало ему, что гостьне блефует. К тому же без своего револьвера комиссар никогда не орал и небуянил.

Федора слегка царапнуло слово «полковник». Впрочем, он тутже подумал, что на его месте Данилов вряд ли повел бы себя так уверенно икрасиво. Появление Таниного мужа здесь было бы огромным риском для всех, и онбы с комиссаром не справился. Разве что пристрелил сгоряча, но чем бы это потомобернулось, представить жутко.

«Появись здесь Данилов, – размышлял Федор, – ему пришлось быпрятаться, молчать и терпеть, стиснув зубы, и исчезнуть поскорей. Как этоунизительно. И до чего приятно быть сильным, быть в полном своем должностномправе. Впрочем, я дорого за это право плачу, унижением плачу особенным,глубоким, неизлечимым. Полковнику такая плата не снилась».

– Слышь, ты все ж таки кто будешь, гражданин? – донессяхриплый комиссарский голос.

– Агапкин Федор Федорович. Особый отдел ВЧК.

За ширмой несколько минут шептались. Наконец комиссарспросил:

– А как насчет документика? Документик какой-никакой при васимеется, товарищ?

– Имеется, да только в темноте вам, гражданин, читать будетзатруднительно.

– Ничего, я вот свечечку зажгу.

Заскрипела кровать, комиссар вылез из-за ширмы. Коренастаяфигура в кальсонах медленно двинулась на Агапкина. По особенной вкрадчивостидвижений, по тому, как Шевцов вжал голову и весь вытянулся вперед, стало ясно,что кроме револьвера, который теперь лежал у Федора в кармане, в комнате естьеще оружие, и комиссар надеется до него добраться.

– Стоять! – приказал Федор и щелкнул предохранителем.

Шевцов застыл.

– Вот так и стой. Шевельнешься, буду стрелять. Сопротивлениепри аресте.

Из-за ширмы высунулась белокурая голова.

– Товарищ Агапкин, хотя бы объясните, за что вы нас хотитеарестовать? – жалобно проворковала Евгения.

– За покушение на жизнь профессора Свешникова, что само посебе является попыткой нанесения тяжкого вреда здоровью трудящихся молодойСоветской республики и всего мирового пролетариата. За уничтожение бесценныхмедицинских препаратов и подопытных животных, за умышленное вредительство, саботажи шпионаж, ибо только грязным белогвардейско-империалистическим наймитам моглоприйти в голову разгромить народное достояние, лабораторию профессора, –произнес Агапкин суровым тихим голосом, без запинки, и мысленно самому себезааплодировал.

Автомобиль подъехал довольно скоро. В квартире всепроснулись. Как по волшебству, включилось электричество, явился дворникСулейманов.

Растерянный сонный профессор сидел в своем кабинете застолом. Бойкий юноша Фима Эрнст, заместитель начальника отдела по борьбе сбандитизмом, допрашивал его как потерпевшего. Молчаливые молодые люди в кожаныхкуртках потрошили комиссарское хозяйство. Было обнаружено много всегоинтересного. Годовой запас круп, сахара, мыла, консервов, настоящегобразильского кофе. Огромные бруски сала, шоколад, шелковые чулки, парпятьдесят, три бутыли чистейшего спирта. В одном из ящиков буфета лежалновенький наган. В стопках белья нашли множество бумажных пакетиков с тонкимбелым порошком.

– Это белая лаванда, для аромата, – слабо пискнула товарищЕвгения.

Но и без химического анализа было ясно, что это кокаин,общим весом фунта полтора, не меньше.

Давно настало утро. Свет ненужных ламп раздражал глаза.Чтобы вывести конфискованное добро, пришлось вызвать грузовик. Профессор, нечитая, подписал протокол.

– Товарищ Агапкин, вы с нами? – спросил Фима, когда увелиарестованных.

– Нет. Я подъеду позже.

Фима тепло попрощался со всеми, даже няне пожал руку.Агапкин успел шепнуть ему, что медицинскими исследованиями профессора весьмаинтересуются товарищи Луначарский, Семашко и сам Ильич.

Наконец все ушли. Стало тихо. Михаил Владимирович молчасмотрел на Федора.

«Простите, так получилось. Я не мог иначе. Я не хотел, но высами видите. Или сумасшедший комиссар с револьвером, или они, эти, что,впрочем, одно и то же. Мне стыдно, противно, однако я ведь сумел защитить вас,и вы должны понять» – все это оглушительно звучало у него в голове, но вслух онне произнес ни слова, стоял перед профессором низко опустив голову, какпровинившийся ребенок.

* * *

Зюльт, 2007

Соня забыла завести будильник, забыла поставить наподзарядку и включить телефон. Прочитав несколько страниц романа,незаконченного, написанного неизвестно кем и когда, она спокойно и крепкоуснула.

Во сне стучали колеса поезда, стаканы летали под потолкомкупе первого класса. Алхимик Альфред Плут сидел развалившись, вытянув ноги вджинсах, в кроссовках сорок пятого размера, тряс кожаным мешком с золотымислитками, шипел змеиным голосом: «Смотри на меня, слушайся меня!», но стоило нанего взглянуть, он зыбко морщился, расплывался, оборачивался жеманной дамой впудреном парике, с мушкой.