Впрочем, желтыми водорослями она своих животных регулярноподкармливала, аккуратно фиксировала результаты наблюдений и обсуждала их снемецкими коллегами на еженедельных совещаниях.

Входная дверь оказалась незапертой. Уборщица иногдаприходила с утра пораньше. Соня поднялась на второй этаж, слегка огорчилась,увидев, что дверь ее кабинета приоткрыта.

– Доброе утро, фрау Циммер, – громко произнесла она, – высегодня рано. Много вам еще осталось?

Обычно в таких случаях в ответ слышалось:

– Доброе утро, фрейлейн Лукьянофф, минут десять, не больше.

На этот раз никто не ответил. В кабинете было пусто. Соняостановилась на пороге, сердце сильно стукнуло, во рту пересохло.

– Фрау Циммер!

– Доброе утро, Софи, – ответил по-русски знакомый мужскойголос.

Дверь в глубине комнаты вела в лабораторию. Она былараспахнута. В дверном проеме возникла массивная фигура Фрица Радела. Соня сталамедленно отступать назад, в коридор, на ходу открыла сумку, пыталась нащупатьтелефон, но тут же вспомнила, что так и не поставила его на зарядку.

Сумка выпала. Сзади кто-то схватил Соню за плечо, вывернулруки, быстро и ловко, так, что почти никакой боли она не почувствовала,застегнул наручники на запястьях, за спиной. Веселая богатырка Гудрун, тасамая, которая вчера подмигивала Соне в кафе Пинакотеки, подтащила ее кмаленькому кабинетному дивану и усадила, несильно надавив на плечи.

– Можешь покричать, – разрешил Радел, – это помогает пришоке. У тебя ведь шок, верно? Давай, Софи, приди в себя. Я понимаю, трудно,слишком все неожиданно, однако ты постарайся сосредоточиться. Надо проверить,ничего ли мы не забыли.

Он пододвинул стул, сел напротив, уперся ей в лицо своимижелтыми, пустыми, как у чайки, глазами. Гудрун поставила рядом с ним большойпластиковый ящик. Он открыл крышку.

– Смотри, Софи. Тут образцы крови первой опытной партииживотных. Верно? Здесь гистологические срезы разных участков мозга. Неволнуйся, я знаю, все должно храниться при низких температурах.

Надо отдать ему должное. Он действительно собрал все самоеважное и ценное, в том числе вакуумные банки со спящими цистами. Он раскрылладонь и показал Соне плоскую серую коробочку размером не больше сигаретнойпачки.

– Тут содержимое жесткого диска твоего компьютера. Тыумница, что догадалась ввести в компьютер записи твоего гениальногопрапрадедушки. Конечно, тетрадь представляет собой огромную историческуюценность, но главное сам текст, верно?

Радел убрал коробочку в карман, закрыл и запер пластиковыйящик. Все это он делал, продолжая смотреть на Соню, и так же, как вчера впоезде, у нее заболела голова, тело стало слабым, тяжелым, не осталось сил,чтобы произнести хоть слово, да и был ли в этом сейчас какой-нибудь смысл?

– Ты умница, что оставила свой ноутбук здесь. Умыкать его издома Микки, из твоей комнаты на втором этаже, было бы сложно и неприятно. –Радел подмигнул и легонько потрепал Соню по щеке.

«Фокусы со стрельбой из подмышки, метанием ножичков,спринтерским бегом и прыгучестью, как у австралийского кенгуру, ты можешьзабить в бутылку, залить сургучом и бросить в открытое море. Авось поймаеткто-нибудь, кому все это действительно поможет»,– вдруг вспомнила Соня.

– Фриц, нам пора, – сказала Гудрун по‑немецки.

– Да, дорогая. Пора, – кивнул Фриц, встал, поднял Соню сдивана. Ноги ее сразу подкосились. Гудрун стояла рядом, в руках у нее былшприц. Слабо запахло спиртом. Соня почувствовала, как Гудрун задирает ей рукавсвитера, как игла входит в вену локтевого сгиба. Радел держал ее за плечи ивнимательно глядел в глаза.

– Не бойся, Софи, это очень мягкое успокоительное, Гудрунмастерица делать уколы. Вот и все. Совсем не больно. Ты просто поспишь немного,тебе обязательно надо поспать.

Лицо его приблизилось, на Соню повеяло едва уловимым,омерзительным запахом тухлой рыбы. Также пахла легкая волна воздуха, поднятаякрыльями взлетающей чайки.

* * *

Москва, 1918

Михаил Владимирович обнял и поцеловал Федора.

– Бедный, бедный мой мальчик. Представляю, как тебе все этотяжело, как мучительно.

– Я не мог отказаться. Так получилось. Простите меня, –повторял Агапкин, едва сдерживая слезы.

– Да Бог с тобой, за что простить? Ты спас нас от этогокомиссара, дышать стало легче в доме. Ладно, пойдем чай пить.

Няня бережно выкладывала на стол агапкинские дары. Андрюшахмурился и кусал губы. Таня принесла Мишу. Федор хотел взять его на руки, норебенок отчаянно заревел. Он был удивительно похож на Данилова, и это сразубросалось в глаза.

– Они вас заставили? – спросил Андрюша. – Интересно, какимобразом?

– Перестань, – одернула его Таня, – тебе не стыдно?

– Мне не стыдно. Я им не продавался, – буркнул Андрюша,глядя мимо Федора на тарелку с пирожками.

Повисла тяжелая пауза. Няня всхлипнула и высморкалась втряпочку. Федор медленно встал из-за стола.

– Простите. Мне, пожалуй, пора.

– Федор, сиди спокойно, пожалуйста, – сказал МихаилВладимирович и посмотрел на Андрюшу. – Ты гуся ел?

– Какого гуся?

– На той неделе я принес гуся. Ты его ел?

– Ну, ел. И что?

– Гусь этот был моим гонораром за аппендикс, который яудалил у одной знатной большевички. Правда, гусь оказался с душком, но няня еговымочила в соли и уксусе. Ничего, получилось вкусно. А сало помнишь? Настоящееукраинское, целых два фунта. Это за вскрытый нарыв в горле любимого племянниканаркома общественных работ. А гречка! Три с половиной фунта! Постное масло, ещеполбутылки осталось! Консервы! Манка! Яичный порошок! Откуда все это? Ну, чтомолчишь?

– Я думал, это паек, твой и Танин, из лазарета, – чутьслышно пробормотал Андрюша.

– Паек? – Михаил Владимирович засмеялся. – Вот наш паек,ржаная крупа, сушеная морковка, лук гнилой, цикорий да хлеба плесневелогополфунта. На одном только пайке мы бы умерли давно.

– Но как же, папа? Павел Николаевич там, на фронте, воюет сними, а ты их тут лечишь, и Федор теперь в ЧК. Я не понимаю.

– Андрюшенька, детка, успокойся, скушай пирожок, – сказаланяня и поцеловала его сзади в макушку.

– Да ешь ты, наконец. Хватит дуться, – сказал МихаилВладимирович. – Хочешь понять – думай. Сначала думай, потом бросайся словами.Комиссар убил бы меня, рано или поздно. А тебя товарищ Евгения приучила бы ккокаину. Не появись тут Федор, было бы именно так. Он сумел избавить нас отэтих людей. Но сумел только потому, что служит в ЧК.