Кольт хмуро молчал несколько секунд и вдруг хрипловыкрикнул:

— Слушайте, а вы уверены, что в склянке, которую подбросилвам этот псих, действительно был препарат?

— У меня дома есть микроскоп, разумеется, я проверила, —сказала Соня.

— Проверили, — повторил Кольт, немного остывая, — прямо домау себя проверили. Но ведь они могли увидеть, догадаться, чем вы занимаетесь.

— Нет, Петр Борисович, не могли. Видеокамер в квартире нет,— успокоил его Савельев.

Еще немного подумав, Кольт задал следующий вопрос:

— Вы верите в эту ахинею про разжигание вражды между мужчинамии женщинами?

— Я не могу пока вам ответить. Я самой себе не могуответить. Большевизм и нацизм тоже многим казались ахинеей. Мало ктовоспринимал их как серьезную угрозу мировому порядку, а потом оказалось, чтонапрасно. И уже поздно было исправить ошибку. Что, если сейчас тоже ошибка?

Петр Борисович испуганно уставился на Соню. Губы егозадрожали и растянулись в кривой усмешке.

— Сейчас весь мир озабочен нарастанием экономическогокризиса, какая, к черту, война между мужчинами и женщинами? Люди думают о своихкошельках, безработица грядет.

— А это как раз отличный фон для такого рода деятельности.Чем больше у людей проблем, тем проще манипулировать их сознанием, — объяснилаСоня.

— Вы собираетесь спасать человечество от третьей мировойвойны? — спросил Кольт.

— Конечно. И надеюсь на вашу финансовую поддержку. Вы как,готовы?

— Я… Нет…

— Нет? — Соня изумленно подняла брови. — Неужели человеку,который хочет продлить свою жизнь еще лет на сто, безразлично, в каком мирепридется жить? Или денег жалко?

— Соня, я не совсем понимаю, вы…

У Кольта стало такое лицо, что, глядя на него, Савельев иСоня тихо рассмеялись.

— Ну, ладно, — сказала Соня, — не бойтесь, Петр Борисович, яне страдаю мессианским бредом.

— То есть вы не станете делать того, к чему призывал васэтот несчастный доктор Макс? — Кольт облегченно вздохнул. — Кстати, как вамкажется, его убежденность, что Хот умрет и сам он умер бы от вливания, имееткакую-то реальную подоплеку?

— Вряд ли он это просто выдумал.

— Кто еще может умереть, он вам поведал?

— Нет. Он назвал только себя и Хота.

— Ну, а как насчет благоприятного прогноза? Есть хотькто-то, кому, по его мнению, вливание продлит жизнь?

— Он почему-то был уверен, что меня паразит не убьет.

— Вас? — Кольт принялся бесцеремонно разглядывать Соню,словно она была неодушевленным предметом, статуей или картиной.

Глаза его ощупывали ее лицо, шею. Соня вздохнула иотвернулась. Савельев едва заметно покачал головой.

— Сколько вам лет? — спросил Кольт, прервав наконец этонеприятное разглядывание и молчание.

— Тридцать.

— Выглядите моложе. Извините, раньше я не замечал этого, нона вид вам не больше двадцати двух.

— Спасибо, — Соня принужденно улыбнулась, — мне кажется, выошибаетесь. Я выгляжу на свои тридцать, а когда устаю и не высыпаюсь, дажестарше, на все сорок.

— Вы, правда, Сонечка, выглядите очень юной. Я, когда васвпервые увидел, не мог поверить, что вы кандидат наук, подумал — студенточка,совсем девочка, — сказал Савельев и весело подмигнул.

— В таком случае вы, Дима, вообще младенец! — Соня хмыкнула.— Не буду говорить, что я подумала, когда увидела вас.

— Не надо, не говорите, я и так знаю. Вы ничего не подумали,вы безумно обрадовались, когда меня увидели. Никаких мыслей, только эмоции.

— Вы уверены?

— Конечно! Может, никто никогда не радовался так искреннемоему появлению, ну, разве что мама, когда я родился.

— Ох, Дима, я ее понимаю. Родить ребеночка, такого мощного,симпатичного, вот уж действительно радость. А потом вы росли послушным,правильным толстым мальчиком и маму свою продолжали радовать.

— Я старался, тем более отца не было, она одна меня растила.Я ее защищал, оберегал. Она такая тоненькая, хрупкая. На вас очень похожа. Но,между прочим, толстым я не был, я спортом занимался и не ел сладкого. Я исейчас не толстый, это у меня мышечная масса.

Кольт сидел между ними за кухонным столом. Они смотрели другна друга, улыбались друг другу, болтали о какой-то ерунде, словно его здесьвообще не было. На мгновение ему даже почудилось, что точка пересечения ихвзглядов искрит, трещит и радужно посверкивает, как подожженная петарда. Онхотел сказать: «Я лишний на вашем празднике жизни», но вовремя опомнился. Этопрозвучало бы крайне глупо и неуместно.

— Соня, — позвал он так громко, словно она находиласьдалеко, в другом конце квартиры.

— Да, Петр Борисович. Я здесь, что вы кричите?

— Извините, — он сухо откашлялся, — значит, Макс был уверен,что вас паразит не убьет. Сейчас вам всего тридцать, на вид еще меньше.Конечно, до старости далеко, но для женщины время летит быстрей. Что вы об этомдумаете, Соня?

— О чем об этом, Петр Борисович?

— Бросьте! Вы отлично меня поняли! Вы собираетесь себевкалывать паразита?

— Это пока пустые разговоры, гадание на кофейной гуще.Прежде чем ввести препарат кому-либо, нужно его исследовать, изучать.

— Старику вы всадили дозу, не размышляя.

— Выбора не было, — Соня пожала плечами, залпом допилаостывший чай. — Михаил Владимирович тоже использовал препарат, когда не быловыбора. Мальчик Ося и Лидия Петровна Миллер, прапрабабушка Макса. Два человека,которых удалось спасти. Сколько было еще удачных и неудачных опытов, пока никтоне знает.

— Что вы собираетесь делать дальше?

— Останусь здесь, с Федором Федоровичем. Он поправится, итогда сразу полечу в этот ваш Вуду-Шамбальск.

Она так уверенно произнесла: «Он поправится», что у Кольтаот волнения заболел живот. Подобное случалось с ним очень давно, в детстве,накануне годовых контрольных.

— Соня, у нас теперь есть препарат, — простонал он и прижалладони к животу, — есть препарат, и значит, не надо тратить время на поиски? Влюбую минуту я могу, — он судорожно сглотнул, сморщился, — могу получить своюдозу?