На нас стали оглядываться, и пьяные опять захихикали.

– Извините, – прошептала она.

Я хотел ей сказать, что не надо извиняться. Хотел сказать…Боже мой, да все что угодно, лишь бы ей полегчало. Докричаться до нее сквозьвесь этот студень. Но ничего не приходило на ум.

И я сказал только:

– Мне надо идти. Пора играть дальше.

– Да-да, – тихо сказала она. – Да-да, идите… иначе и вас обсмеют.Но я приехала, чтобы, не могли бы вы сыграть «Розы Пикардии»? Тогда, насвадьбе, мне так понравилось. Можно?

– Конечно, – сказал я. – С удовольствием.

И мы стали играть. Но она исчезла, не дослушав, и мы бросилиэтот слишком сентиментальный для ингландеровского ресторанчика номер и перешлина рэгтайм «Флирт в универе». От таких штучек здесь всегда заводились. Я пилвесь остаток вечера и к закрытию успел совсем забыть про нее. То есть почти.

Когда мы уходили, я вдруг сообразил. Понял, что надо было ейсказать. Жизнь продолжается – вот что надо было сказать. Так всегда говоряттем, у кого умер близкий человек. Но, подумав, я решил: правильно, что несказал. Потому что именно это, наверно, ее и пугало.

Теперь, конечно, все знают про Морин Романо и ее мужа. Рико,который опередил ее, – он и сейчас еще отдыхает в тюрьме штата Иллинойс за счетчестных граждан. Знаю, как она унаследовала маленькую шайку Сколлея ипревратила ее в гигантскую империю времен сухого закона, соревнуясь с самимКапоне. как разделалась с двумя другими главарями банд на Севере и прибрала крукам их связи. Как к ней привели Грека и она прикончила его: проткнула емуглаз фортепьянной струной и вогнала эту струну в мозг, а он, по рассказам,ползал перед ней на коленях, рыдал и молил о пощаде. Рико, растерянныймальчонка, стал ее первым доверенным лицом и на его собственном счету тоженабралось с десяток крупных налетов.

Я следил за успехами Морин с Западного побережья, где мысделали несколько очень удачных записей. Правда, без Билли-Боя. Вскоре послетого, как мы ушли от Ингландер, он организовал свою группу из одних негров,-они играли дискиленд и рэгтайм. На Юге их принимали хорошо, и я был этомутолько рад. Да и для нас все оказалось к лучшему. Во многих местах из-за неграмы не смогли бы даже попасть на прослушивание.

Но я говорил о Морин. О ней писали все газеты, и не толькопотому, что она была вроде Мамаши Баркер с мозгами, хотя и поэтому тоже. Онабыла страшно толстая, и на ее совмести было страшно много преступлений, иамериканцы от побережья до побережья испытывали к ней странную симпатию. В 1993году она умерла от сердечного приступа и некоторые газеты сообщили, что онавесила пятьсот фунтов. Вряд ли. По-моему, таких не бывает, верно? Во всякомслучае, о ее смерти писали на первых страницах. Она далеко обошла братца,который ни разу за всю свою жалкую карьеру не поднимался выше четвертой. Гробее несли десять человек. Одна газетенка поместила фотографию. Жутко былосмотреть. Гроб смахивал на контейнер для перевозки мяса – да и по сути разницынемного.

Рико не смог без нее удержать марку и на следующий же годсел за попытку убийства.

Мне так и не удалось забыть ни ее, ни лицо Сколлея в тотвечер, когда я впервые услышал о ней, – эту муку, смешанную с унижением. Новообще-то, если поразмыслить, не очень уж мне ее жалко. Толстяки всегда могутперестать лопать. А ребята вроде Билли-Боя Уильямса могут разве что перестатьдышать. И я до сих пор не вижу, чем я мог бы помочь ей или ему, и все-такивремя от времени мне становится за них как-то горько, что ли. Может, простопотому, что я стал намного старше и сплю уже не так хорошо, как в детстве. Вэтом вся штука, верно?

Верно же?

Пикник начался. Он удался, всего было вдоволь: напитки,шашлык, превосходный салат и особая приправа Мэг. Начали они в пять. Сейчасбыло уже восемь тридцать, и почти стемнело. В большой вечеринке к этому времениобычно делается довольно шумно, но это не была большая вечеринка. Их былотолько пятеро: литературный агент и его жена, знаменитый молодой писатель и егожена, а также редактор журнала, которому было немного за шестьдесят, новыглядел он старше. Редактор пил только содовую. Агент сказал писателю передприездом редактора, что когда-то тот чуть не стал алкоголиком. Но сейчас этапроблема исчезла, и вместе с ней исчезла его жена. Вот почему их было толькопять, а не шесть.

Они сидели на открытом воздухе позади дома молодогописателя, прямо напротив озера. Постепенно темнело, но вместо того, чтобыначать вести себя шумно и раскованно, все погрузились в состояниесосредоточенности и самоуглубленности. Первый роман молодого писателя получилхорошую прессу и неплохо расходился. Он был счастливчиком и знал об этом.

С неприятной шутливостью разговор перешел с раннего успехамолодого писателя на других писателей, рано заставивших себя заметить, но потомпокончивших жизнь самоубийством. Упомянули Росса Локриджа и Тома Хагена. Женаагента вспомнила Сильвию Платт и Анну Секстон, а молодой писатель заметил, что,по его мнению, Платт никогда не пользовалась особым успехом. Она не совершаласамоубийства из-за успеха, – сказал он, – она приобрела успех послесамоубийства. Литературный агент улыбнулся. «Пожалуйста, не могли бы мы переменитьтему», – попросила слегка занервничавшая жена молодого писателя.

Игнорируя ее, агент сказал: «И безумие. Многие сошли с умаиз-за своего успеха». Голос агента обладал мягкими, но вместе с тем рокочущимимодуляциями отставного актера.

Жена молодого писателя собралась было снова протестовать –она знала, что ее муж слишком часто думает о подобных вещах – но тут вдругзаговорил редактор журнала. То, что он сказал, было таким странным, что оназабыла о своем протесте. «Безумие – это блуждающая пуля». Жена агента выгляделаизумленной. Молодой писатель подался вперед с любопытством. «Что-то знакомое»,– сказал он.

«Ну разумеется», – сказал редактор. «Сама фраза „блуждающаяпуля“, сам этот образ принадлежит Марианне Мур. По-моему, он относился кавтомобилю или к чему-то в этом роде. Мне всегда казалось, что он очень точносоответствует состоянию безумия. Безумие – это нечто вроде самоубийствасознания. Не утверждают ли доктора, что единственный способ постичь смерть –это представить ее как смерть сознания? Безумие – это блуждающая пуля, котораяпопадает в мозг».

«Кто-нибудь хочет еще выпить?» – перебила жена писателя.Никто не хотел.

«Ну а я выпью, если уж мы собираемся говорить о такихвещах», – сказала она и отошла, чтобы приготовить себе коктейль.

Редактор сказал: «Мне на рассмотрение поступил однаждырассказ. Это было, когда я работал в „Логане“. Конечно, сейчас его уже нет, какнет и „Колье“ и „Сетеди Ивнинг Пост“, но мы продержались дольше всех», – сказалон с гордостью в голосе. «Мы публиковали тридцать шестьрассказов в год, аиногда даже больше, и каждый год четыре или пять из них попадали в спискилучших рассказов года. И люди читали их. Как бы то ни было, назывался этотрассказ „Баллада о блуждающей пуле“, и написал его человек по имени Рэг Торп.Молодой человек, примерно того же возраста, что и наш писатель, и имевший почтитакой же успех».