«В чем там с ними было дело?» – спросила жена агента. «Мнекажется, я догадываюсь», – сказала жена писателя.

«Они были набиты едой», – пояснил редактор. «Крошечнымикусочками пирожных и печенья. А клавиатура была вся вымазана арахисовым маслом.Рэг кормил форнита в своей машинке. Он также совал еду во взятую напрокатмашинку на тот случай, если форнит переселился в нее».

«Как маленький ребенок», – сказал писатель. «Вы понимаете,что тогда я ни о чем об этом не подозревал. Я написал ему ответ, чтобысообщить, как я рад. Секретарша напечатала письмо и принесла мне его наподпись, а сама куда-то вышла. Я подписал его, но она не возвращалась. И тогда– сам не знаю зачем – я нацарапал такой же рисунок под подписью. Пирамида.Глаз. И „Fornit Some Fornus“. Безумие. Секретарша увидела рисунок и спросила,отсылать ли письмо в таком виде. Я пожал плечами и сказал, чтоб отсылала». «Черездва дня мне позвонила Джейн Торп. Она сказала мне, что письмо очень взволновалоРэга. Рэг подумал, что он нашел родственную душу… еще одного человека, которыйзнает о существовании форнитов. Видите, какое сложилось идиотское положение?Форнит в то время мог оказаться для меня чем угодно, от искалеченной обезьянки,потерявшей правую руку, до польского ножа для мясных блюд. Как впрочем ифорнус. Я объяснил Джейн, что я просто скопировал собственный рисунок Рэга. Оназахотела узнать, почему. Я замял вопрос, хотя настоящим ответом на него было быпризнание, что я был очень пьян, когда подписывал письмо».

Он сделал паузу, и неприятное молчание воцарилось налужайке. Все стали смотреть на небо, на озеро, на деревья, хотя за последниеодну-две минуты в них не произошло никаких интересных изменений.

«Я пил в течение всей моей взрослой жизни, и я не могу установить,когда это начало выходить из-под контроля. В первый раз я обычно выпивал заланчем и возвращался в редакцию слегка навеселе. Работе это, однако, не мешало.И только когда я выпивал после работы, сначала в поезде, а потом и дома, я ужебыл не в состоянии соображать».

«У меня и у моей жены были проблемы, никак не связанные стем, что пью, но мое пьянство делало эти проблемы неразрешимыми. Она долгособиралась от меня уйти, и за неделю до того, как пришел рассказ Торпа, онапривела свое намерение в исполнение».

«Я как раз пытался примириться с этим, когда получил рассказТорпа. Я пил слишком много. И к тому же у меня был – я думаю, сейчас этопринято называть кризисом в середине жизненного пути. В то время я просточувствовал, что моя профессиональная жизнь так же угнетает меня, как и личная.Я боролся – или, по крайней мере, пытался бороться со все возрастающимчувством, что редактирование массовой литературы, которую будут читатьнервничающие пациенты зубного врача, домохозяйки во время ланча и заскучавшийстудент колледжа, это не вполне достойное занятие. Я, и не только я один,боролся с мыслью о том, что через шесть, или десять, или четырнадцать месяцеввообще никакого „Логана“ не будет существовать». «И вот в этот скучный,тоскливый, осенний пейзаж, в котором я оказался пройдя свою жизнь до половины,попал очень хороший рассказ очень хорошего писателя, забавный, энергичныйвзгляд на механизм сумасшествия. Словно сквозь тучи прорвался луч солнечногосвета. Я знаю, это звучит довольно странно применительно к истории, главныйгерой которой в конце концов убивает свою жену и дочку, но если вы спросите уредактора, в чем заключается наивысшее наслаждение, он ответит вам, что оно – втом моменте, когда к вам на стол, как роскошный рождественский подарок,неожиданно ложится великий рассказ или роман. Помните рассказ Ширли Джэксон„Лотерея“? Он заканчивается на самой трагической ноте, которую только можносебе представить. Помните, как они выводят эту милую женщину и забивают еекамнями до смерти. И сын, и дочь ее участвуют в этом убийстве, убийстве во имяХриста. Но это был великий рассказ… и я готов держать пари, что тот редактор„Нью-Йоркера“, который первым прочитал его, возвращался в тот день домойнасвистывая.

«Я хочу сказать, что именно в тот момент рассказ Торпаоказался самым радостным событием в моей жизни. Единственным светлым пятном. Икак я понял из разговора с его женой в тот день, мое письмо по поводу скорогонапечатания его рассказа было единственным светлым пятном в его жизни в товремя. Отношения редактора и автора всегда являются чем-то вроде взаимногопаразитирования, но в случае со мной и Рэгом это паразитирование зашло слишкомдалеко».

«Давайте вернемся к Джейн Торп», – сказала жена писателя.

«Да, я как-то забыл о ней, не правда ли? Она очень сердиласьна меня за рисунок. Сначала. Я сказал ей, что нацарапал этот рисунок, понятияне имея о его значении, и извинился за свою возможную, но неизвестную мневину».

«Она поборола свой гнев и выложила мне все. Она беспокоиласьвсе больше и больше, и ни с кем не могла это обсудить. Ее родители умерли, авсе друзья остались в Нью-Йорке. Рэг никого не впускал в дом. Это налоговаяслужба, – говорил он, – или ФБР, или ЦРУ. Через некоторое время после приезда вОмаху к двери дома подошла девочка, продающая печенье. Рэг завопил на нее,велел ей убираться, сказал, что знает, зачем она сюда пришла… Она указала емуна то, что девочке только десять лет. Рэг ответил ей, что у налоговыхинспекторов нет ни совести, ни сердца. И кроме того, – добавил он, может быть,это не девочка, а андроид. Андроиды не подчиняются законам о детском труде. Онвполне может себе представить, как шпионы засылают к нему андроида скристаллами радия, чтобы выяснить, не скрывает ли он от них какие-нибудьсекреты… и чтобы нашпиговать его раковыми лучами».

«Боже мой», – вздохнула жена агента. «Она ждала дружескогоучастия, и я был первым человеком, от которого она получила его. Я выслушалисторию об андроиде, выяснил все о кормлении форнитов и об уходе за ними, офорнусе, о том, как Рэг отказывается пользоваться телефоном. Она разговариваласо мной из телефона-автомата, расположенного в пяти кварталах от дома в аптеке.Она сказала мне, что боится, что на самом деле Рэг опасается не налоговойслужбы, не ФБР и не ЦРУ. Ей казалось, что в действительности он боится Их,некоей расплывчатой, анонимной группы, которая ненавидит его, ни перед чем неостановится, чтобы достать его, знает о его форните и стремится убить его. Еслифорнита убьют, то не будет больше романов, не будет больше рассказов, ничегобольше не будет. Понимаете? Вот в чем сущность безумия. Они стремятся достатьего. Ни ФБР, ни ЦРУ, просто Они. Идеальная параноидальная идея. Они хотят убитьего форнита». «Боже мой, и что же вы сказали ей?» – спросил агент.

«Я попытался успокоить ее», – ответил редактор. «И вот я,только что вернувшись с ланча, сопровождавшегося пятью мартини, говорил с этойиспуганной женщиной, забившейся в аптечную телефонную будку в Омахе, и пыталсяобъяснить ей, что все в порядке, что не стоит беспокоиться о том, что ее мужверит в существование кристаллов радия в телефонных трубках и в бандунезнакомцев, подсылающих к нему шпиона – андроида, и не надо обращать вниманиена то, что ее муж настолько отделил свой дар от своего сознания, что верит всуществование какого-то эльфа в своей пишущей машинке». «Не думаю, что мнеудалось ее убедить». «Она просила меня – нет, умоляла меня, чтобы я поработал сРэгом над его рассказом и чтобы его напечатали. Она не произнесла этого, но японял: для нее „Блуждающая пуля“ была последним мостиком, который соединял еемужа с тем, что мы насмешливо называем реальностью».