– Том послал туда Гарри Джонса. Он вернулся с грузом околопяти минут назад.

– Хорошо, – сказал он. Но ничего хорошего не было. Все былопросто отвратительно. Он подумал было спуститься в мойку и засыпать встиральные машины столько «Гексолита», чтобы можно было сжечь все белье – когдаотжимка закончится и Поллак откроет машины, там останутся лишь небольшие кучкисерого пуха. Вот это было бы действительно хорошо.

Филлис что-то сказала, но он пропустил это мимо ушей.

– Что? Я не расслышал, извините.

– Я говорю: звонил мистер Орднер. Он просил, чтобы вынемедленно ему перезвонили, как только появитесь. А еще звонил какой-то человекпо имени Гарольд Свиннертон. Говорил, что какие-то патроны уже поступили.

– Гарольд? – переспросил он. Потом он вспомнил. «Оружейныймагазин „Харви“. Вот только Харви давно уже мертв, как дверной гвоздь. – Да,хорошо.

Он прошел в свой кабинет и закрыл дверь. Табличка на столепо-прежнему сообщала:

ПОДУМАЙ!

Это может оказаться для тебя внове.

Он взял ее со стола и бросил в корзину для бумаг. Он сел застол, достал из коробки всю свежую корреспонденцию и отправил ее вслед затабличкой, не читая. Потом он выдержал паузу и оглядел кабинет. Слева от негона стене висели два диплома в рамке – один из колледжа, другой из ПрачечногоИнститута, который он посещал летом шестьдесят девятого и семидесятого года.Позади него висела большая увеличенная фотография, на которой он и РэйТаркингтон пожимали друг другу руки на стоянке «Блу Риббон», только что зановозаасфальтированной. Оба они улыбались. На заднем плане виднелась прачечная, тригрузовика стояли задом к грузовому подъезду, дымовая труба все еще выгляделабелой и очень чистой.

Он занимал этот кабинет с шестьдесят седьмого года, втечение шести лет. Стало быть, он вселился в него еще до Вудстока, еще до штатаКент, еще до прихода Никсона к власти. Годы его жизни миновали в этих четырехстенах. Миллионы вдохов и выдохов, миллионы биений сердца. Он снова огляделсявокруг, стараясь определить, чувствует ли он хоть что-нибудь.

Он чувствовал легкую грусть. И больше ничего. Ровным счетомничего.

Он расчистил свой письменный стол, вышвырнул в мусорнуюкорзину личные бумаги и личные бухгалтерские книги. Он написал свое заявление обувольнении (на обратной стороне отпечатанного на машинке листка с составоммоющей смеси) и положил его в один из конвертов, которые обычно использовалисьдля переписки с клиентами. Оставил он только вещи не личного характера –скрепки, клейкую ленту, толстую чековую книжку, скрепленную резинкой пачкунезаполненных путевых листов и тому подобное.

Потом он встал со стула, снял со стены дипломы и тожешвырнул их в мусорную корзину. Стекло, покрывавшее диплом Прачечного Института,разлетелось на кусочки. Прямоугольники на тех местах, где все эти годы виселидипломы, были немного ярче, и это было все.

Зазвонил телефон, и он поднял трубку, ожидая услышать надругом конце голос Орднера. Но это оказался Рон Стоун. Он звонил снизу.

– Барт?

– Слушаю.

– Джонни умер полчаса назад. Похоже, у него даже не былошанса выкарабкаться.

– Мне ужасно жаль. Пожалуй, я отдам распоряжение о концеработы на сегодня.

Рон вздохнул.

– Да, пожалуй, так было бы лучше всего. Но ты уверен, чтонаши гребаные боссы тебе потом не накостыляют?

– Я больше не работаю на гребаных боссов. Я только чтонаписал заявление об увольнении. – Ну вот, все. Теперь это стало фактом.

На том конце линии воцарилось мертвое молчание. Ему даже былслышен отдаленный гул стиральных машин и шипение гладильного пресса. Каток –так они его называли, очевидно думая о том, что случится с человеком, если егозатянет внутрь.

– Я, наверно, тебя неправильно расслышал, – сказал, наконец,Рон. – Мне показалось, что ты сказал…

– Ты все правильно расслышал, Рон. Я ухожу. Было оченьприятно работать с тобой, с Томом и даже с Винни, во всяком случае, когда емуудавалось держать язык за зубами. Но все кончилось.

– Эй, послушай меня, Барт. Не принимай все это так близко ксердцу. Я знаю, что этот случай произвел на тебя угнетающее впечатление, тырасстроился…

– Это не из-за Джонни, – перебил он, сам не зная, правда этоили нет.

Может быть, если бы не этот случай, он еще бы сумелсобраться и сделать усилие, чтобы спасти себя, спасти свою благополучную жизнь,которая текла под защитным колпаком рутины в течение последних двадцати лет. Нокогда священник быстро прошел мимо них по коридору, едва ли не сбиваясь на бег,торопясь к тому месту, где лежал умирающий или уже умерший Джонни, и когда уАрни Уокера вырвался из глотки этот необычный, хриплый, скулящий стон, онперестал бороться. Это похоже на то, как ведешь машину в гололед, и ее заносит,а ты все крутишь руль, и думаешь, что еще можешь восстановить контроль, илиубеждаешь себя, что думаешь, а потом просто отпускаешь руль, закрываешь глаза иждешь.

– Это не из-за Джонни, – повторил он.

– Хорошо, но… Послушай… Я хочу тебе сказать… – Голос Роназвучал очень расстроено.

– Хорошо, Рон, спасибо тебе, я поговорю с тобой позже, – сказалон, не зная, сдержит ли свое обещание или нет. – Пойди, выстави их всех задверь.

– О'кей. О'кей, но… Он осторожно повесил трубку.

Он вынул из ящика телефонную книгу и просмотрел графу«Оружейные магазины». Найдя то, что искал, он набрал номер «Оружейного магазинаХарви».

– Алло, магазин Харви.

– Это Бартон Доуз.

– Ааа, отлично. Эти патроны поступили вчера поздно вечером.Я же говорил вам, что вы получите их до Рождества, сколько потребуется. Двестиштук.

– Просто прекрасно. Послушайте, единственная трудность втом, что сегодня днем я буду ужасно занят. Вы будете открыты сегодня вечером?

– Да, мы открыты до девяти часов каждый день вплоть досамого Рождества.

– О'кей. Попробую заехать к вам часиков в восемь. А если неполучится, то завтра после полудня точно буду у вас.

– Я вас жду. Послушайте, а вы выяснили, это Бока Рио илинет?

– Бока что? – Ах да, как же он мог забыть, Бока Рио –местность в Мексике, куда его двоюродный брат Ник Адаме вскоре отправится наохоту. – Бока Рио, точно. Да, мне кажется, так оно и есть.

– Господи, как я ему завидую. Я там провел лучшие дни в моейжизни.

– Хрупкая договоренность о прекращении огня покасоблюдается, – проговорил он. Неожиданно в голове у него возник образ головыДжонни Уокера, установленной на каминной полке Стивена Орднера, прямо надэлектрическим бревном. И небольшая полированная бронзовая табличка с надписью: