На пороге огромного зала Егор чуть не ослеп от сияниянакрахмаленных скатертей, чуть не оглох от грохота джаз-банда.

Официант повел их в самый дальний угол, но Октябрьский,поглядев по сторонам, сказал:

– Ты свою тетю из деревни сюда сажай. А нас, братец,пристрой вон за тот столик, где табличка «заказано». И давай, мечи жратву,какая получше. Коньяку «Юбилейного», двести грамм. Больше нельзя, нам ещеработать.

Рука в перчатке небрежно сунула официанту в нагрудный карманцелую сотенную, и минуту спустя старший майор с младшим лейтенантомобосновались в самом центре зала, а за соседним столиком (Егор так и ахнул)сидела заслуженная артистка Любовь Серова, в сопровождении двух модников сприлизанными проборами. Вблизи она показалась Дорину постарше, чем на экране,но зато и здорово красивей. В кино всё черное, белое или серое, а тут быловидно, что глаза у Любови Серовой голубые, волосы отливают золотом, а губы ярко-алые.И одета – лучше, чем капиталистки в заграничной картине «Сто мужчин и однадевушка». Крепдешиновое платье с открытой шеей, жемчужные бусы, сережкикапельками. Загляденье!

– Что, хороша? – шепнул Октябрьский. – Чур – моя, невстревать. Ты для нее еще зелен.

Егор только улыбнулся. Во-первых, Надя всё равно лучше, хотьу нее нет таких кудряшек и бровок в ниточку. Ну а, во-вторых, при всем уважениик шефу, надо ж реально смотреть на вещи. Это всесоюзно известная киноактриса,ее красотой восхищаются миллионы. Был бы Октябрьский при орденах, в форме сгенеральскими лампасами – еще куда ни шло. А так обычный лысый гражданин.

Поймав скептический взгляд, брошенный Егором на его череп,старший майор засмеялся:

– Что, прическа моя не нравится? Волосяной покров – этоатавизм. Бритая голова дышит свободней, а стало быть, шустрей соображает.

– Если атавизм, зачем вам усы? – съехидничал Дорин.

– Усы у самцов вроде брачного наряда. Знак, адресованныйженскому полу: мол, интересуюсь вами и приглашаю к интимной дружбе. Вот женюськогда-нибудь – сбрею к чертовой матери. Буду идеальным мужем.

Хоть шеф обращался к Егору, но смотрел исключительно наЛюбовь Серову, и та уже пару раз задержала на нем взгляд: сначала просто так,потом вроде как вопросительно.

Официант уставил стол закусками: такая-сякая икра, салаты,рыба, ростбиф, маринованные огурчики, пирожки. Егор сунул за воротник салфетку,потянулся за балыком – вдруг Октябрьский говорит:

– Вот что, Дорин. Ты человек военный, обучен есть быстро.Пять минут тебе на разграбление стола. Что успеешь слопать – твое. А потомэвакуируйся. Дуй назад, на Кузнецкий. Понятно?

Он поманил метрдотеля, передал купюру для оркестра – заказалмузыку.

– Вы чего, правда, что ли? – спросил Егор с набитым ртом. –У нее же кавалеры.

– Эти хлюсты не в счет, – бросил шеф, поднимаясь и одергиваяпиджак.

Подошел к соседнему столу, по-старомодному учтиво спросил:

– Граждане молодого возраста, могу ли я пригласить вашу дамуна тур танго?

Егор страдальчески скривился – неохота было смотреть, какшеф получит от ворот поворот.

Один из хлюстов выразительно обвел немолодого мужчинувзглядом, насмешливо бросил:

– Гражданин пожилого возраста, Любочка не расположенатанцевать.

Но актриса смотрела на Октябрьского с любопытством.

– А ты, Филя, за меня не распоряжайся, – вдруг сказала она.– Отчего бы и не потанцевать?

Уплетая салат, Егор не сводил глаз с танцующей пары. Модникитоже поглядывали – сначала с развязными улыбочками, потом физиономии у нихстали вытягиваться.

Старший майор так властно взял красавицу за талию, такуверенно повел ее, что их тела будто слились в одно целое. Голая белая рукасловно бы сама собой скользнула по широкому плечу, обвилась вокруг крепкой шеи.

Каменная скула Октябрьского прижалась к разрумянившейся щекеактрисы. При очередном развороте Егор увидел ее рот, с закушенной нижней губой,и вдруг стало неловко, как если бы он подглядывал за чем-то, не предназначеннымдля посторонних глаз.

Когда музыка доиграла, шеф и его партнерша еще несколькосекунд стояли неподвижно, не спеша расцепиться. Наконец, Октябрьскийотодвинулся, церемонно поцеловал красавице руку, сказал что-то – она кивнула.Выражение лица у нее было мечтательное, полусонное.

Увидев, что шеф ведет спутницу не к хлюстам, а ксобственному столу, Егор опрокинул рюмку «Юбилейного», залпом выпил стаканборжоми и освободил шефу оперативное пространство. Пятнадцать минут спустя ужесидел на квартире, склонившись над передатчиком, стучал ключом. Вздыхал.

За все это время скомканный ужин в ресторане «Москва» былединственной отлучкой с боевого поста. Днем и ночью Егор готовился к встрече сВассером, а тот, гадина, всё не звонил. Центральной точкой квартиры, смысломсуществования всех ее обитателей был черный телефон, висевший на стене вкоридоре. Иной раз, одурев от бесконечного писка морзянки, Дорин застывал вдверях своей комнаты и подолгу смотрел на молчащий аппарат.

Так продолжалось день, два, три, четыре, пять. На шестойдень телефон очнулся.

Было это 26-го, в то самое утро, когда шеф отведалЗинаидиных щей.

Как ушел, началась потеха: «мамаша» стала кормить «сынка» сложки. Егор и Демидыч-Григорян наблюдали – с развлечениями в скучной квартиребыло так себе, а Васька Ляхов исполнял роль идиота со смаком.

– Открой рот, горе ты мое, – сказала лейтенант Валиулина,пихая ему в рот ложку.

Юшка разинул огромную пасть.

– Теперь закрой.

Он закрыл.

– Глотай, сволочь!

Послушно проглотив, лейтенант Ляхов скорчил жалобную рожу ипожаловался:

– Ки-исло.

Немедленно получил ложкой по лбу.

– Да что я вам, стряпухой нанялась?! – вышла из ролиВалиулина. – Не нравится – сами кухарничайте! Одному не так, другой кобенится!Я, к вашему сведению, кулинарных курсов не заканчивала, я специалист повнедрению!

Тут-то и зазвонил телефон – резко, пронзительно.

– Опаньки. – Васька мягко, по-кошачьи приподнялся с каталки.