– Проходи, раздевайся… Я сейчас чай поставлю…

Пока она хлопотала на кухне, Саша прошелся по комнатам.Обычная «двушка», точно такая же, как у них с мамой. Только, пожалуй, ещескромнее, но зато очень чистая и ухоженная.

– Саш! – позвала Лена.

Он зашел на кухню – там на столе уже стояли чашки, вазочка спеченьем и конфетами и… бутылка вина.

– Вот это фокус! – Саша с усмешкой кивнул на бутылку. – Аэто с чего вдруг? Что, есть повод?

– Есть, Саша, есть… – без тени улыбки ответила Лена. –Садись, открывай…

Открыв бутылку, Саша разлил вино по бокалам. Подняв свой, онсо смущенной улыбкой взглянул на девушку.

– За что пьем?

– Давай, Саш, без тоста… – Лена тоже явно смущалась. – Илинет! Давай за нас!

– За нас!

Стекло тихонько дзынькнуло. Лена едва пригубила вино и тутже поставила свой бокал.

– Ты пей, я сейчас… – улыбнулась на Саше, вставая. – Ябыстро…

Она ушла в свою комнату. Саша услышал, как за стенойхлопнула дверца шкафа. «Переодевается…», – решил он. Допив свой бокал до дна,он снова наполнил его вином и выпил все залпом.

Все было так странно… Саша чувствовал, что что-то должнопроизойти, он, пожалуй, даже догадывался – что именно, но боялся поверить своимдогадкам. Вдруг он представил себе, как сейчас, в эту самую минуту, в трехшагах от него раздевается Ленка, и у него перехватило дыхание. Ужаснозахотелось курить, он даже достал сигареты, встал, отошел к окошку, но закуритьне решился.

Через минуту в кухню вернулась Лена. Она действительнопереоделась – теперь на ней было простенькое домашнее платье. Она шагнула кСаше и взяла его за руку.

– Пойдем, – тихо, почти шепотом сказала она.

Кровь ударила Саше в голову. Он шел за Леной, не чувствуяпод собою ног. Она привела его в свою комнату и первое, что бросилось ему вглаза, был разложенный и застеленный диван.

– Вот… – прошептала Лена. – Я решила…

Вдруг голос ее дрогнул и оборвался. Она стояла перед ним нижива ни мертва, низко опустив голову и не смея поднять на него глаза. Сашаобнял ее за плечи и прижал к себе.

– Ленка… – дрожащим голосом пробормотал он. – Ты же будешьпотом жалеть, Ленка…

– Нет, никогда! – она вскинула голову и сверкнула блестящимиот проступивших слез глазами. – Никогда, потому что… Знаешь, Саш, два года –большой срок. Мы будем очень далеко друг от друга и… Нам останутся толькописьма и воспоминания. Только письма и воспоминания… – повторила она, горестнои как-то по-бабьи покачав головой. – Так вот, я хочу, чтоб этих воспоминаний иу тебя, и у меня осталось больше, понимаешь? Чтобы они крепче связывали нас.Чтобы нам легче было дождаться друг друга, вынести все, дотерпеть… Ну, скажи –ты понимаешь меня?

«Да, да, да…» – оглушительным набатом громыхало в висках уСаши.

– Да… – едва вымолвили его непослушные губы.

Лена выскользнула из его объятий и отступила на шаг – кдивану. Медленным, как будто ленивым движением она подняла руку и стащила сволос резинку, стягивающую их в хвостик. Густые волосы рассыпались по плечам ипочти закрыли ее опущенное лицо. А руки поднялись к груди и принялись одну задругой расстегивать пуговицы платья.

Он видел, как трепетали ее кисти и, будтозагипнотизированный, не мог оторвать глаз от ее тонких, мелко подрагивающихпальцев. И вся она, такая любимая и желанная, дрожала, замирая от робости истыда. Он не видел этой дрожи, но чувствовал ее всем своим естеством – так,словно он по-прежнему держал ее в своих объятиях.

Последняя пуговица расстегнулась, полы платья разошлись, иСаша увидел между ними совершенно обнаженное тело девушки. Вид этой полоскинеприкрытой плоти вывел его из прострации, он будто разом очнулся, его окатилонестерпимым жаром желания, и Саша решительно шагнул вперед – навстречу новым,неизведанным наслаждениям…

Странное это было торжество – проводы в армию. У мамы и Леныглаза были на мокром месте, Катя тоже едва сдерживалась. Невеселы были ипришедшие Космос с Филом. На общем довольно-таки мрачном фоне выделялись лишьПчела, все еще переживавший бурную радость по поводу своего так кстатиобнаруженного плоскостопия и, как ни странно, сам провожаемый – Белов.

Помогая матери накрыть стол, Саша находился в каком-топриподнятом возбуждении, шутил, постоянно пикировался с Пчелой, смеялся. Всесобравшиеся поглядывали на него с недоумением, гадая о причинах этого не оченьпонятного веселья.

«Это он, чтоб мы не грустили…» – думала мама.

«Бодрится, форс держит…» – считала Катя.

«Поддал, наверное, уже…» – подозревал Космос.

Но истинной причиной такого его состояния была, конечно же,Лена и то, что произошло между ними накануне. После вчерашнего эта девушка дляСаши была уже не просто любимой – она стала невероятно родной и близкой, почтикак мама. Он то и дело украдкой поглядывал на Лену, тоже хлопотавшую у стола, –просто не мог удержаться – и едва ли не каждый раз у него возникала одна и таже мысль.

«Вернусь из армии – женюсь! А что? Такая классная девчонка!И красивая, и меня любит, и вообще… Нет, правда, чего мне еще надо? И думатьнечего – женюсь! Главное – чтобы дождалась, чтобы все по-честному…»

Потом, наконец, уселись за стол. Настроение компании началоподниматься только после первых трех рюмок, зазвучали шутки, смех. Космосплеснул себе в фужер водки и вскочил со своего места.

– Граждане, дайте слово немому! – выпалил он. – Виновника,так сказать, торжества я знаю с первого класса, и никогда мы не разлучались сним больше чем на пару месяцев. Теперь он уедет на целых два года, и это,товарищи, грустно… Но давайте не будем о грустном! – Космос сделал короткуюпаузу и пожевал губы. – А если без

смеха, то я хочу сказать вот что… У Пчелы нашлиплоскостопие, меня отмазал папаша, у Фила служба так, понарошку… Наверное, иСаня мог попробовать отмазаться. Но он этого не сделал. Потому что он – мужик.И раз уж вышло так, что за всех за нас отдуваться будет Саня, то… Короче, оннам как брат и… Служи, короче, Саня, спокойно и ни о чем не думай – и тете Танепоможем, и за Ленкой присмотрим, а к твоему дембелю подыщем тебе тепленькоеместечко, чтоб не мыкался! За тебя, брат!

– За тебя, брат! – встал Пчела.