– Не знаю я, чего ты там бормочешь, я в твоихфилософских премудростях не силен. Я тебе про жизнь рассказываю, какая онаесть, а ты меня все время сбиваешь. И никуда я не веду, я тебе сериалрассказываю. Будешь дальше слушать?

– Буду, – хмуро ответил Камень.

– Значит, Люба с Родиславом попереживали немножко ирешили, что надо помочь семье Ревенко, там же дочка маленькая осталась сбабкой, мать убита, отец арестован.

– Оба решили? – недоверчиво уточнил Камень.

– Ну, Люба решила, – неохотно призналВорон. – Но Родислав не возражал, наоборот, он все время чувствовал себяужасно виноватым и не знал, как вину искупить, мучился, вот Люба и предложилапомочь семье, пока отец находится под стражей, – видела, что мужу тяжело.Пошли они на второй этаж к соседям, так, мол, и так, наслышаны про ваше горе,примите наши соболезнования, может, помочь чем надо? Видят: девочка забитаясовсем, испуганная, плачет, чужих боится, бабка тоже слабо вменяемая…

– Она по какой линии бабка? – снова перебилКамень.

– Мать Надежды. Девочка, оказывается, очень испугалась,когда пришли милиционеры и прямо у нее на глазах отца арестовали, так что,когда заявились Люба с Родиславом, она в угол забилась и начала кричать, чтобыбабушку не забирали. Бабка по имени Татьяна Федоровна тоже вся в рыданиях, все-такидочку только что похоронила, одним словом – полный караул. Люба ей помощьпредлагает, скажите, мол, что нужно, мы все сделаем, но бабка только рукамимашет, дескать, не надо нам ничего, Наденьку мою не вернуть, одна надежда, чтоотца девочке все-таки отдадут, разберутся и отдадут. Может, он и виноват, норазве это по справедливости, когда детей сиротинят, ну и все в таком духе.Противная она.

– Кто?

– Да бабка эта. Хотя, может, это она от горя такаястала, – размышлял вслух Ворон. – Когда у людей горе, они вообщестранно себя ведут и всякую ересь несут. Если Геннадий виноват, то он долженсидеть в тюрьме, при чем тут дети-то? Думать надо было о детях, когда он женуножом резал, чего уж теперь-то.

– А если не виноват? – задал вопрос Камень. –Если Надежду Ревенко действительно убил случайный любовник, которого виделРодислав? Почему ребенок должен страдать?

– Ну, там без нас разберутся.

– А ты сам-то не знаешь? – хитро прищурилсяКамень.

– Чего я не знаю? – сразу же нахохлился Ворон.

– Кто убил.

– Да откуда ж мне знать? Я туда не лазил. Я в это времяза Родиславом смотрел, как он дочку нянчит и домой едет.

– А еще раз не попадешь?

Ворон обиделся. Да, его мастерство далеко от совершенства,да, он не может попасть два раза в одно и то же место, если предварительно непоставил метку, да, он, в конце концов, не Змей! Но зачем же постояннопопрекать этим и тыкать мордой в грязь?

– Если тебе не нравится, как я смотрю, – гордоначал он свою привычную угрозу, но Камень миролюбиво остановил его:

– Мне все нравится. Ты перья-то опусти, чего они у тебядыбом стоят, как шерсть у злобной кошки. Все мне нравится. Рассказывай дальше.

– А дальше Люба предложила отправить маленькую Ларисуна дачу вместе с Колей, Лелей и Кларой Степановной. Бабка на дыбы, дескать, онине какие-нибудь нищие, у них свой дачный участок имеется. Люба ей объясняет,что девочка после такого потрясения должна сменить обстановку, что ей на даче сЛелей будет хорошо, и присмотр за ними будет, и подружек у Лели много, так чтоЛарисе скучать не придется. Но Татьяна Федоровна твердо на своем стояла: у нихна даче тоже подружки имеются, а после такого горя расстаться со своейкровиночкой-внучечкой она никак не может, потому как никого больше на этомсвете у нее, кроме Ларисы, теперь не осталось. Только зять, да и тот супостат,родную жену прирезал, дочку осиротинил – и дальше все по новой насчетсправедливости. Тут Родислав вмешался и говорит: «А кто Геннадию передачи вследственный изолятор носить будет, если вы на дачу уедете?»

– Хороший вопрос, – усмехнулся Камень, –особенно если учесть, что бабка зятя супостатом считает.

– Во-во! Бабка-то и отвечает, что, мол, этому извергурода человеческого она никакие передачи носить не собирается. Вот пусть сперваследствие разберется, докажет, что он не убивал, тогда она позволит Генкевернуться в семью.

– А бабка что же, уверена, что это он убил?

– На все сто пятьдесят процентов! Все скандалы-то у неена глазах происходили, и как он Надежду бил, она видела, и как он угрожал убитьее рано или поздно, тоже слышала. Так что у нее ни малейших сомнений нет. Она уследствия идет как главный свидетель обвинения. Ее даже предупредили, что ейпридется на суде показания давать. Ты меня не сбивай! Значит… – Воронзадумался. – Опять я забыл, на чем остановился. Вечно ты со своимивопросами рассказывать мешаешь.

– Ты остановился на том, что Татьяна Федоровна несобирается Геннадию передачи в тюрьму носить.

– Да, – Ворон откашлялся, прочищая горло. –Тут Люба кошелек достает и предлагает ей денег, вы, говорит, на похороны ипоминки поистратились, а вам себя нужно содержать и ребенка, возьмите. Бабкаопять на дыбы и ни в какую! Мы, дескать, не нищие и в подачках не нуждаемся. Унас все есть. Люба не обиделась, деньги молча на сервант положила, мало ли,говорит, как жизнь сложится, вдруг да понадобятся, а если не понадобятся, топотом как-нибудь отдадите. И помните, Татьяна Федоровна, мы всегда рядом и нанашу помощь вы всегда можете рассчитывать. Не стесняйтесь, обращайтесь, мывсе-таки соседи и должны друг другу помогать. На том и расстались. Бабка черезпару дней вещи собрала и вместе с внучкой на дачу умотала, лето уж началось. И,между прочим, денежки, которые Люба оставила, с собой прихватила, не забыла. Яже говорю, противная она. Лицемерная какая-то. Ну чего, дальше, что ли, лететь?Или еще о чем-то спросить хочешь?

Камень призадумался. Он, конечно, большой любитель неспешныхповествований с множеством деталей и подробностей, но надо и честь знать. Ворони в самом деле не Змей, уж куда попадет – туда попадет, тут не до жиру.Впрочем, в самом начале он говорил что-то о суде, на котором присутствовалиЛюба и Родислав. И вроде бы Ворон там даже вешку поставил, так что на суд-то онточно попадет. Если это, конечно, суд над Геннадием Ревенко, а не какой-нибудьдругой.

– Ты говорил, что видел какой-то суд, – осторожноначал он, боясь снова обидеть старого друга.

– Ну да, как раз в восьмидесятом году, летом, аккуратперед Олимпиадой, там еще олимпийские мишки и разноцветные кольца по всемугороду понатыканы.

– Значит, это был суд над Геннадием?

– Думаю, да. А какой же еще?

– И у тебя там вешка стоит?

– Должна стоять, если никто не спер.

– Тогда дуй прямо туда. Сейчас мы с тобой все и узнаем:кто убил да за что убил.