– Сколько вам за нее заплатили?

– На этот вопрос я отвечу в суде, если придется.

– Обязательно придется. А если сделаете это сейчас, тосможете избежать многих неприятностей. Особенно важно знать, не расплачивалсяли Дюрант чеком.

– Никаких чеков, – сказал Гилберт. – Дюрант, вы говорите?Вот оно что! Послушайте, вы узнали все, что хотели. Теперь я возвращаюсь насвою вечеринку, а вы можете идти на свою.

Тут вмешалась Делла Стрит:

– А вы не могли бы ответить на один мой вопрос, мистерГилберт?

Гилберт обернулся и, оглядев ее с ног до головы, молчавыразил одобрение.

– На твой, детка, да. Я отвечу на один твой вопрос.

– За эту картину с вами расплатились стодолларовымибанкнотами?

Немного подумав, он сказал:

– Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос, но раз ужобещал… Да, со мной расплатились стодолларовыми банкнотами, и, поскольку ты мненравишься, я скажу больше. Там было ровно две тысячи, и я получил двадцатьстодолларовых бумажек. Но это не имеет никакого отношения к тому, что вы ищете.

– Две недели назад? – уточнил Мейсон.

– Около того. Дней десять.

– Каким образом картина опять оказалась у вас?

– Ее и не забирал никто. Она все время здесь.

– А есть ли на этой картине какая-нибудь отметка, по которойвы можете отличить ее от оригинала?

– Я могу отличить, – сказал Гилберт, – и держу пари, чтобольше никто.

– А вы уверены, что это копия?

– Это копия.

– Сколько вы за нее хотите? – спросил Мейсон.

– Вы что, покупаете ее?

– Возможно.

– Ну ладно, не давите на меня. Я подумаю и дам вам знать.

– Когда?

– Когда решу.

– Хорошо. Вот моя визитная карточка. Я Перри Мейсон,адвокат.

– Черт, да я знаю. Сразу узнал, когда вы появились. Вашелицо уже примелькалось в газетах. А эта киска кто?

– Делла Стрит, мой секретарь.

Гилберт еще раз смерил ее взглядом.

– Ненормальная, – констатировал он.

– Благодарю вас, – отпарировала Делла.

– А чем ты сейчас занимаешься? Дела или прогулка?

– Дела.

– Когда уходишь?

– В любое время.

– Давай бросай этих папашек и пойдем к нам – милые люди,никакого притворства, пустопорожней болтовни; только прямой разговор – глаза вглаза.

– Как-нибудь в другой раз. А у вас есть право продавать этукартину?

– Откуда мне знать. Если ее покупает адвокат, пусть он иволнуется обо всем.

Тут вмешался Мейсон:

– Очень важно знать, что с картиной ничего не произойдет.Так сколько денег вам надо прямо сейчас, чтобы я мог забрать картину с собой?

– Деньги, деньги, деньги! Мне так надоели эти жлобскиеразговоры о деньгах, что я скоро взвою. Знаете что? Это мои проблемы. У меняталант, за который люди готовы платить деньги, а я такой ненормальный, что беруэти деньги. Послушайте, что я скажу вам, Мейсон. Мне не нужны деньги. Они уменя есть. Во всяком случае, хватает на эту берлогу, еду, сок. Все остальноемне достается даром. Знаете, я чуть было не решил подарить эту картину вашейсекретарше на память обо мне, но потом передумал. Пусть она побудет немного уменя. И еще я хочу вам сказать. Не ходите больше сюда и не предлагайте мнеденег. Я покончил с ними. Из-за них я могу стать таким же жлобом, как вы.Деньги не проживут за вас вашу жизнь. Не все можно купить за деньги. Одни лишьиллюзии, фальшивые ценности. Счастья за деньги не купишь. Его можно тольковыстрадать. Вот с этим цыпленком, думаю, пока все в порядке, а вы двое –конченые люди. И самое печальное, что вы оба – мужики с мозгами и при желаниимогли бы выбраться из этой рутины. Но вам не хватает смелости. Вы по рукам иногам связаны цепями условностей. А, к черту все. Возвращаюсь на вечеринку. Тамговорят на одном языке со мной. Выходите, притон закрыт.

– И все-таки я хочу быть уверенным, что с картиной ничего неслучится, – настаивал Мейсон. – Это очень важно.

– Вы все это уже говорили. Не стоит повторяться. Пластинкаизнашивается.

– Я просто хотел убедиться, что вы правильно меня поняли.

– Вы говорили громко и внятно. Я слышал и в первый раз, и вовторой. Не задерживайте меня и не предлагайте денег. Меня тошнит от них. – Онеще раз оглядел Деллу: – Возвращайся в любое время, лапонька. – Потом,повернувшись к Дрейку и Мейсону, сказал: – Ну, я пошел на вечеринку. Давайтепроваливайте.

Они вышли в коридор. Гилберт захлопнул за собой дверь.

– Желаю повеселиться, – сказала Делла.

Он обернулся и еще раз оценивающе посмотрел на нее:

– Мы-то повеселимся. А вот ты тоже могла бы.

Он немного постоял с ними у лифта, а потом зашлепал босикомпо коридору.

– Да, это талант, замечательный талант, – сказал, провожаяего взглядом, Мейсон. А потом, обращаясь к Делле, спросил: – А как ты узнала, чтоДюрант расплатился с ним стодолларовыми банкнотами?

– А я и не знала. Просто попробовала наугад.

– И попала в яблочко.

– Как вы думаете, эта копия висела в салоне на яхте? –спросил Дрейк.

– Нет. Они выжидали. Они собирались держать на крючке Олни иРэнкина, пока кто-то из них не проглотил бы наживку. После того как Олни подалбы в суд и эксперты под присягой подтвердили бы подлинность картины, Дюрантпостарался бы подменить ее и доставить на экспертизу в суд подделку. Эксперты,которые видели оригинал, выходя для дачи показаний, клялись бы, что этоподлинный Фети. Тогда адвокат Дюранта попросил бы их посмотреть повнимательнейи приступил бы к перекрестному допросу. Эксперты стали бы сомневаться и искатькакие-нибудь опознавательные знаки, но их там не было. Возможно, они продолжалибы клясться, что это оригинал, или, наоборот, охваченные паникой, отступили быот своих слов. Дюрант выиграл бы.

– А смог бы он доказать, что это копия? – спросил Дрейк.

– Там есть какие-то тайные отметки, которые помогли бы емуэто доказать. Что-то такое, указывающее на время создания картины, то есть годыспустя после смерти Фети.

– Будь Дюрант жив, Олни не поздоровилось бы.

– Да, будь он жив, – повторил Мейсон.