Как только судья предъявит вам обвинение и вы предстанете вВерховном суде перед присяжными, они выслушают ваше изложение событий, потомвыслушают свидетелей обвинения и постараются решить, кто говорит правду. Но напредварительном слушании судья даже не попытается разрешить противоречия в свидетельскихпоказаниях. Он обратит на них внимание присяжных позднее, в другом суде. И еслиобвинение предъявит неопровержимые факты, то тогда уж ничего нельзя будетсделать.

– Хорошо, – сказала Максин после минутного колебания, –придется мне согласиться. Я во всем повинуюсь вам.

Мейсон задумчиво посмотрел на нее:

– У меня такое чувство, что вы его не убивали. И в то жевремя вы чего-то недоговариваете. Однако я надеюсь узнать больше об этом деле инамного больше о вас к тому времени, когда мы закончим предварительноеслушание.

– Когда это будет?

– Через пару дней. А сначала я хочу выяснить, какими фактамирасполагают они. После этого и я буду знать больше.

– Вы думаете, они все факты раскроют?

– Конечно, постараются попридержать как можно больше, но моязадача состоит в том, чтобы как можно больше вытянуть у них. А вы теперь стойтена своем. Скажите журналистам, что все им расскажете, как только я разрешу. Апока никому ничего. И постарайтесь не сделать опрометчивого шага, ничеготакого, что сработало бы против вас.

Пол Дрейк, устроившись на подлокотнике старого кожаногокресла, предназначавшегося для клиентов, спросил:

– Почему ты не избавишься от этой рухляди, Перри?

– Какой рухляди?

– Да вот этого кресла.

– А чем оно тебе не нравится?

– Оно старомодное. Таких уже давно ни у кого нет. Во всякомслучае, в современных учреждениях.

– А у меня есть.

– И что ты за него так держишься?

– Клиенту в нем удобно, он может расслабиться. Почувствоватьсебя как дома. Ему захочется говорить. А попробуй вытяни хоть что-нибудь изклиента, когда ему неудобно сидеть. Я хочу сказать: попробуй заставь егоговорить правду. С другой стороны, если он не говорит правду, сидя в этомудобном кресле, то я прошу его пересесть вон на тот стул с высокой спинкойякобы для того, чтобы лучше слышать. Этот стул стоит напротив стола и крайненеудобен.

– Этот стул, – подтвердил Дрейк, – изобретение дьявола.

– Когда ты хочешь услышать правду, – продолжал Мейсон, – тысажаешь клиента в удобное кресло и создаешь уверенность в стабильности, участиии комфорте. В том случае, если он настроен на сотрудничество.

– А если нет, то ты предлагаешь им вот этот неудобный стул?

– Верно. И чем неудобнее им сидеть, тем больше они начинаютерзать, стараясь устроиться поудобнее. Тогда я даю им почувствовать, что онивыдают себя, раз не могут сидеть спокойно. Как только человек начинает ерзать,скрещивать то руки, то ноги, я смотрю на него с укоризной, давая понять, чтовижу его насквозь и понимаю, что он не может сидеть спокойно, так как лжет.

– Ну тогда, Перри, тебе надо пригласить свою клиентку Максини усадить на этот стул.

– А в чем дело?

– Она лжет тебе.

– В чем именно?

– Ну, скажем так, я не знаю, что она сказала тебе, Перри, нодумаю, что она тебе солгала.

– Договаривай.

– Говорила она тебе о незаконнорожденном ребенке, которогородила сестра, пока муж был в армии, и которого записали на нее?

– Продолжай, продолжай, – настаивал Мейсон, заметивнерешительность Дрейка.

– Ну, очевидно, все наоборот. Ребенка родила Максин, но онис сестрой договорились придумать эту историю об измене. Муж обо всем знает, ион согласился взять мальчика. Ребенок действительно родился, пока муж был заморем, но его родила Максин, а не ее сестра Фибе Стиглер. На время родов сестрыуезжали в одно место, где и оставили ребенка в приюте. А позднее, после всякихвполне законных операций, он был усыновлен Хомером и Фибе Стиглер.

– Полиции это известно? – спросил Мейсон.

– Известно? – хмыкнул Дрейк. – Да ты еще ничего не слышал,черт возьми! Отцом ребенка был Коллин Дюрант!

– Что? – воскликнул Мейсон.

– По крайней мере, так думает полиция. Они изо всех силстараются подвести под эту версию все показания. Могу еще кое-что добавить. Уних есть женщина, которая знает, что Максин была в своей квартире до восьмичасов.

– Она не могла там быть, – возразил Мейсон. – Она звонилатебе с автовокзала в семь пятнадцать.

– Это она сказала, что звонила с автовокзала, – заметилДрейк. – Избитый способ получения алиби. Человек идет в телефонную будку,узнает номер, звонит кому-то, кого нет дома, и записывает на автоответчик: «Янахожусь в таком-то месте, мой номер такой-то. Это телефонная будка.Пожалуйста, позвоните мне». Потом, совершив убийство и заметя следы,возвращается в телефонную будку и ждет звонка. Максин знала, что ей придетсясматываться. Она убрала из квартиры все, что могло заинтересовать полицию. И оканарейке она заранее позаботилась, отнесла к кому-то из близких друзей. Потомсвязалась с тобой, рассказала эту историю, дала Делле ключ от квартиры иудрала. Она использует нас с тобой, чтобы выстроить себе надежное алиби, чтобымы подтвердили, что она звонила из телефонной будки на автовокзале.

– А как полиция вычислила, что отец ребенка – Дюрант?

– Они пришли к такому выводу на основании косвенных улик.Дюрант в то время увивался вокруг Максин, и они были очень близки. Возможно,откопали какие-то записи в мотелях, сделанные рукой Дюранта.

– Неужели у меня будет когда-нибудь клиент, который скажетправду?! Наверное, от удивления я упаду со стула. Или точнее будет сказать так:неужели когда-нибудь у меня будет клиент, которому я смогу поверить?

– Мне неприятно тебе все это говорить, но именно за это тымне платишь.

– А как насчет стодолларовых банкнотов? – спросил Мейсон.

– Пока ничего. Все сходится на том, что у Дюранта был толькоодин счет. Проверены все банки. Нигде его не знают, кроме одного места, где онимеет счет на свое собственное имя. В день смерти там было тридцать три доллараи двенадцать центов.

– Плюс еще десять тысяч в кармане, – уточнил Мейсон.

Дрейк кивнул.

– А неделю назад или около того он расплатился такимибанкнотами с художником и в магазине, где покупал кисти и краски. А большенигде не всплывали стодолларовые банкноты, Пол?