Лежа в какой-то маленькой комнатке с воткнутой в вену иглойкапельницы, Лида ждала врача и старалась не двигаться. Улыбчивая сестра,которая ставила ей капельницу, уходя, предупредила:

– Лежите, не двигайтесь.

– А там что? – спросила Лида, скосив глаза на подвешеннуюнад ней банку.

– Витаминчики, – ответила сестра. Лида старалась недвигаться и не заметила, как задремала. Проснулась она от резкой боли впояснице и сначала ничего не поняла.

Все остальное происходило как в страшном сне. И в этом снеона услышала слабый, жалобный писк, похожий на мяуканье крошечного котенка.Приподнявшись на локте, Лида увидела в руках высокой полной женщины большойэмалированный лоток. Из лотка выглядывала крошечная ножка. Она мелко дрожала иподергивалась.

– Девочка, – будто сквозь вату, услышала Лида голос пожилойполной женщины, которая отдала лоток улыбчивой медсестре.

Из груди Лиды вырвался дикий, животный вопль. Пожилаядокторша оглянулась.

– Больная, что вы кричите? Все уже позади.

– Что позади? Она живая. Отдайте мне ее, я выхожу!

– Успокойтесь, пожалуйста. Да, плод оказался живым. Но унего патология, несовместимость с жизнью. У вас произошел выкидыш. Хорошо, чтоэто случилось здесь, в больнице.

– Какой выкидыш? – выкрикнула Лида в спокойное, холеноелицо.

– Обыкновенный. Вас привезли к нам с подозрением навнутриутробную смерть плода. Плод действительно оказался нежизнеспособным. Мыпоставили вам капельницу с глюкозой и витаминами, чтобы попробовать поддержатьего. Но у вас от нервного перенапряжения началась активная родовая деятельность.

– Я подам на вас в суд, – тихо и решительно произнесла Лида.

– Это ваше право, – пожала плечами Амалия Петровна.

Выйдя из операционной, она быстрым шагом направилась к себев кабинет, заперла дверь изнутри, сняла телефонную трубку и набрала номер.

– Все в порядке. Сырье есть, – быстро сказала она.

* * *

Бориса Симакова вторую ночь подряд мучила бессонница. Он пробовалвсе вечернюю прогулку, теплую воду с медом, валерьянку с пустырником. Нозаснуть не мог. Было искушение – принять таблетку снотворного. Но он знал свойорганизм и не хотел к навалившимся проблемам прибавлять еще одну: ведь две-триночи со снотворным, и потом без него вообще не уснешь, и надо будет всеувеличивать дозу.

Жена Регина не могла спать при свете. В соседней комнатепосапывал трехлетний Тема. Измотанному Симакову оставалось сидеть на кухне ичитать детективы Чейза. Раньше после пяти-шести страниц любого иностранногодетектива он засыпал моментально. А теперь заканчивал читать уже сто двадцатуюстраницу, а сна не было ни в одном глазу.

Впрочем, в теперешней его ситуации уснуть мог бы толькочеловек с железобетонными нервами.

Одно дело – высказать все этой страшной бабе, швырнуть ей вморду заявление об уходе, хлопнуть дверью. И совсем другое – остаться наедине срезультатом этого приятного, красивого поступка, который доставил ему истинноеудовольствие.

С какой радостью вышел Борис из кабинета Зотовой! Он шелдомой по пустым улицам и думал, что дальше все будет хорошо, просто отлично. Онзакончит ординатуру в будущем году, найдет работу в каком-нибудь кооперативе, аесли повезет – в частной клинике. Почему нет? Он классный специалист, такиевезде нужны. Потом можно будет заработать на небольшую квартирку в Москве,обменять Лесногорскую с доплатой, машину купить. Можно ведь зарабатыватьденьги, не делая тех гадостей, которые он делал, работая с Зотовой. Да, теперьвсе будет хорошо!

Но от радости не осталось и следа после утреннего разговорас женой. Выслушав новость, Регина сказала:

– Ты с ума сошел? На что мы будем жить?

– Да ты хоть знаешь, чем мне там приходилось заниматься?

– Не знаю и знать не хочу. Ты кормил семью. Если вы сЗотовой воровали, так все воруют. Главное – не попадаться.

– А ты хоть представляешь, что именно мы воровали?

– Мне это неинтересно.

На сем разговор был окончен. Итак, Симаков потерял работу, атеперь может запросто потерять и семью. У Регины было твердое убеждение:мужчина обязан кормить семью, а если не может – он не мужчина, не муж и неотец.

В результате своего красивого жеста Борис теперь не толькокормить, но и гарантировать безопасность своей семье не может. Угрозы Зотовой –не блеф. Значит, либо надо приползти к ней на брюхе: «Амалия Петровна, проститеменя, дурака, погорячился», либо идти против нее.

Первое было невозможно. Он потерял бы уважение к себе,растоптал бы себя самого. Остается второе: потягаться с Зотовой. А почему нет?Пожалуй, это единственно возможный и достойный вариант.

Решение созрело, и Симаков наконец смог спокойно заснуть.

* * *

Дверь, за которой могла бы скрываться лаборатория, ВаляЩербакова нашла в самом конце коридора, в маленьком закутке. Раньше Валя ее незамечала, но теперь, подойдя поближе и разглядев внимательно, обнаружила, чтодверь эта отличается от других – она стальная, с каким-то мудреным замком, и наней нет никакой таблички. Ни разу за всю свою практику Валя не видела ееоткрытой.

«Да, скорее всего лаборатория именно там, за стальнойдверью. А что толку? Я все равно туда не войду, – подумала она. – Надопоследить за Зотовой, посмотреть, кто входит туда, кроме нее, что тудаприносят, что выносят оттуда».

Валя побрела по коридору к ординаторской, размышляя о том,что пользы от ее шпионажа будет мало. Если и правда в больнице происходит весьэтот кошмар, доказать ничего не удастся. Не допустят…

Дверь в маленькую отдельную палату, где лежалипослеоперационные больные, была приоткрыта. Вале показалось, что оттудараздаются тихие всхлипывания.

В палате было темно и душно. Лежавшая на койке женщинагорько плакала.

– Что случилось? – тихо спросила Валя. – Вам плохо?

– Да, – ответила женщина, – мне плохо. Я так хотела девочку.Она была живая, я бы выходила ее.

– Вам сделали искусственные роды? – догадалась Валя иприсела на край койки.

– Да. Но сказали, что был выкидыш. Валя взяла женщину заруку. Рука была ледяная.

– Хотите, я вам чайку горячего принесу?

– Девушка, миленькая, который сейчас час? – Женщинаприподнялась на койке.