– Рубашку сменил, – объяснил он, – не могу целый день водной ходить. Потею, даже зимой. Кровь у меня горячая.

Он уселся рядом с шофером на переднее сиденье.

– Давай, Вовчик, в клуб. А ты, – он обернулся к Борису, – ужизвини, в машине говорить не будем. Надо мне кое-какие бумажки проглядеть.

Минут через двадцать машина остановилась в одном из тихихпереулков в районе Таганки, у старинного двухэтажного особнячка.

В тот же миг из подъезда появился швейцар в ливрее ираспахнул заднюю дверцу:

– Андрей Иванович! Милости просим!

Внутри особнячок выглядел так, как Симаков представлял себенастоящий Английский клуб: стены, обитые темным матовым деревом, темно-синиенаглухо задернутые шторы из тяжелого бархата, необъятные кожаные кресла. Пахлоотличным табаком и дорогим мужским одеколоном.

Борис почувствовал себя неловко в своих побелевших отуличной соли ботинках и потертой рыжей дубленке, которую бесшумный лакей тут жеснял с него и унес куда-то.

Так же бесшумно явился пожилой господин в безупречном черномкостюме, тепло улыбаясь и спрашивая Андрея Ивановича о здоровье и семье,проводил их в ресторанный зал, где стояло не более пяти столиков, отделенныхдруг от друга резными перегородками.

Их усадили за столик, покрытый белоснежной скатертью, зажглистаринную настольную лампу.

Симаков слышал, что в Москве существуют закрытые клубы, ночтобы самому попасть в такое место – об этом он, рядовой врач, и не мечтал.

И если интерьер и уровень обслуги он мог представить себе пофильмам и книгам, то запах и вкус блюд, которыми через пятнадцать минут былуставлен стол, не могли присниться ему даже во сне.

Отправив в рот первый прозрачный кусочек малосольной семги,намазав поджаренный ломтик ржаного хлеба паюсной икрой, Симаков на несколькомгновений забыл обо всем на свете.

– Ну, рассказывай, что стряслось? – Андрей Иванович смотрелна него, ласково улыбаясь, но серые глаза были холодны и серьезны.

– Я уволился из больницы потому, что там происходят странныевещи. Честно говоря, я испугался.

И он выложил всю историю с Полянской, опустив только тедетали, которые дали бы понять его собеседнику, что подоплека происшедшего ему,Симакову, отлично известна.

Закончив свой рассказ красочным описанием ярости Зотовой, онвздохнул облегченно и поднес ко рту сигарету, которую до этого вертел впальцах. Тут же вспыхнул огонек зажигалки в невидимых руках официанта.

Андрей Иванович, подождав, когда официант удалится,задумчиво спросил:

– Что-нибудь подобное раньше бывало?

– Искусственные роды, выкидыши и всякое такое – да, довольночасто. Возможно, чаще, чем в других больницах. Но я не задумывался над этим.Знаете, сейчас такое вредая, такая экология…

– И на каких же сроках чаще всего бывали у вас искусственныероды?

Прежде чем ответить, Симаков немного помолчал будто пытаясь вспомнить.

– Пожалуй, больше на поздних, – медленно произнес он, –где-то с двадцатой до двадцать пятой недели.

Легкая тень пробежала по лицу Андрея Ивановича.

– И что ты сам обо всем этом думаешь, Бориска?

– Я думаю, что остался без работы, а у меня семья.

– Хорошо. С твоим трудоустройством что-нибудь придумаем.Хотя ты у нас гинеколог, а мы занимаемся фармацевтикой.

– Ну, необязательно к вам в фирму, – смутился Симаков, – увас ведь связи по всей Москве.

– А как ты собираешься каждый день из своего Лесногорска вМоскву и обратно ездить? Машины-то у тебя нет, – хитро подмигнул АндрейИванович. Впрочем, врач ты неплохой, я знаю. Можешь при желании и на машинузаработать, и квартиру свою на московскую обменять – все в твоих руках. Тыкогда ординатуру кончаешь?

– В будущем году.

– Ну и отлично. Значит, говоришь, заведующая твоя в яростибыла? Как ее зовут, я забыл?

– Зотова Амалия Петровна.

– А как зовут ту умницу, которая от вас сбежала?

– Полянская Елена Николаевна.

– Кто она, не знаешь случайно?

– Случайно знаю. В ее карте написано было. Она журналистка,заведующая отделом в журнале «Смарт».

– Есть такой журнал, слышал, – кивнул Андрей Иванович, – атеперь ответь честно, Бориска. Ты ко мне пришел, чтобы я разобрался с этойтвоей Зотовой?

– Если честно, то да, – признался Симаков. – Понимаете, я,конечно, в герои не гожусь, но все-таки существуют же какие-то остаткипрофессиональной чести…

– Эка ты загнул. Бориска! – покачал головой Андрей Иванович.– Скажи по-человечески: стало тебе страшно, ну и жалко живого ребенка убивать.Это я пойму.

* * *

Когда они вышли, сыпал мокрый снег, дул ледяной ветер. Послеуютного клуба на улице показалось особенно противно.

– Ты сейчас домой? – спросил Андрей Иванович.

– Домой.

– Неохота небось на электричке после такого ужина? Всевпечатления растрясутся. Ладно уж. Сейчас Вовчик меня завезет, а потом тебя втвой Лесногорск доставит. Со всеми удобствами.

– Да что вы, Андрей Иванович, – смутился Симаков, – якак-нибудь сам, своим ходом, спасибо вам большое.

– Ладно тебе! Не ломайся, как девица. Ты даже непредставляешь, какое сейчас хорошее дело сделал. Садись в машину, поехали.

– Куда поедем? – спросил Гоша, когда маленькая прямаяфигурка доктора Курочкина скрылась в подъезде.

– Домой!

– Не боишься?

– С тобой да с пистолетом – не боюсь. И потом, я несобираюсь там ночевать. Просто хочу проверить, были они у меня еще раз или нет.Вдруг какие-нибудь интересные улики оставили.

– А если они тебя где-нибудь у дома ждут?

– Ничего, мы их вычислим. У тебя пули для пистолета есть?

– Конечно, только я еще ни разу не стрелял из него. Даже незнаю, какой там газ – слезоточивый или нервно-паралитический.

«Волгу» Гоша оставил неподалеку от Лениного дома, виртуозновписавшись между двумя «ракушками».