– Откуда вы знаете, что у вас девочка? – слабым голосомспросил он.

– Чувствую, – ответила Лена, – а вот вы знаете точно. Намоем сроке такой опытный врач, как вы, может определить пол ребенка. А ужотличить мертвого от живого, как вы сами сказали, может и профан.

– Я продолжаю утверждать, что ваш ребенок погиб, –монотонным хриплым голосом произнес Курочкин, – и я не понимаю, по какойпричине вам до сих пор не сделали искусственные роды. Вы подвергаете свою жизньсерьезной опасности.

– Так. Все. Мое терпение лопнуло! – Ленина рука ловкоскользнула между спинками передних сидений в карман Гошиной куртки, и через ,секунду твердое холодное дуло уперлось Курочкину в затылок.

– Гоша, пистолет настоящий? – весело спросила Лена.

– Обижаешь, Елена Николаевна, конечно, настоящий.

– Он заряжен?

– А как же!

– Патроны боевые?

– Других не держим! Бросьте, доктор, валять дурака, –обратился Гоша к Курочкину. – Елена Николаевна не шутит. Она пальнет и будетправа. Я с ней полностью соглашусь. Потому что вы, доктор, мерзавец и сукинсын, хоть и пожилой человек.

– Если вы меня убьете, вся машина будет в крови.

– Это уж наши проблемы, – усмехнулась Лена, – пусть меняпосадят. Много мне, беременной женщине, не дадут, тем более когда всплывет всяистория. Возможно, меня даже оправдают. Ну, будем говорить? Я могу, как в кино,посчитать до трех, могу даже до пяти. Но потом я нажму курок.

– И вам не будет жалко мою жену, моих детей и внуков? –равнодушно спросил Курочкин. Ему вдруг стало все равно. Кому он нужен? Старый,одинокий, к тому же бессовестный человек. На самом деле жена умерла пять летназад, а дочь с зятем и внуком в тот же год уехали в Австралию. Недавноприезжала – чужая сорокалетняя женщина, привезла ему мешок каких-то ношеныхшмоток, показала цветные снимки счастливой австралийской жизни. Своим приездомона только утвердила его окончательное одиночество.

– Мне очень жалко ваших близких, – услышал он голос Лены, –но лично вас я пожалеть не могу, простите. Я начинаю считать.

– Ну что ж, извольте, – вздохнул Курочкин, – я расскажу все,что знаю. Но не потому, что вы меня напугали. Просто я устал и хочу домой.

На самом деле он врал – и себе, и им. Ему было оченьстрашно. Рубашка промокла от пота, и свитер омерзительно покалывал кожу сквозьхолодную, влажную ткань. Но самым омерзительным было это ощущение пистолетногодула у затылка. Пистолет держала твердая, ни разу не дрогнувшая рука.

– Вы назвали фамилию Зотова, и вы совершенно правы. АмалияПетровна Зотова, заведующая отделением гинекологии Лесногорской больницы, – мойзаказчик. Я получаю от нее деньги, по теперешним масштабам небольшие, но мненеобходимые.

– За что вы получаете деньги? – спросил Гоша.

– Не перебивайте меня, пожалуйста. Я должен рассказать ссамого начала, чтобы вы поняли. Только боюсь, вам не хватит пленки.

– Ничего, – успокоила его Лена, – у меня большой запаскассет.

– Может, вы, Елена Николаевна, опустите пистолет? У вас,наверное, рука уже устала, и мне будет легче говорить.

– Рука у меня устала, это правда, – призналась Лена, –пистолет я пока опущу, но как только вы замолчите или…

– Я не замолчу, пока не расскажу вам все, – пообещалКурочкин, – возможно, мне даже захотелось рассказать вам то, что никому никогдапрежде я не рассказывал.

– Мы слушаем вас, Дмитрий Захарович. Может, вы водичкипопить хотите? – У Гоши в руках была бутылка минеральной воды и три пластиковыхстаканчика, вставленные один в другой. Налив воды, он передал стакан Лене,второй Курочкину, третий взял себе.

Жадно глотнув солоноватой минералки, Курочкин проговорил:

– С Амалией мы вместе учились в Первом меде. Не то чтобыдружили, но на третьем курсе у нас случился роман. Она, знаете ли, была оченьхороша собой… Мы учились в начале пятидесятых. Как раз тогда развернулась тажуткая кампания, слышали, наверное, – «убийцы в белых халатах». Сами понимаете,что творилось у нас в институте. Преподавателей брали одного за другим. Былоочень страшно.

Так вот, однажды старенький профессор, эмбриолог, влепил мне«неуд» на экзамене. Я учился хорошо, но этот «неуд» был вполне справедливым. Апрофессор, надо сказать, был известной фигурой – всемирно известной. К тому жехороший, добрый человек. Его очень любили студенты, и я тоже. Но экзамен мнепришлось пересдать, и не один раз, а трижды, пока я не выучил все наизусть.

После этого меня вызвал кадровик института, долгорасспрашивал о моем отношении к професcopy, а потом заставил написать… В общем,сами понимаете что… Через два дня профессора взяли. Я понимал, его все равно бывзяли, но переживал, мучился и все рассказал Амалии. Она посочувствовала,сказала: «Ты не виноват», но с тех пор постоянно напоминала мне о томпрофессоре.

После института мы общались редко, но всякий раз онаобязательно как-нибудь намекала на ту историю, вроде бы невзначай, но вполнесознательно ей нравилось держать меня в напряжении. Постепенно у меня созрелглубокий комплекс страха.

У жены моей отец и мать погибли в сталинских лагерях, иузнай она про меня такое – ушла бы сразу, не слушая оправданий. А я ее оченьлюбил… Так Амалия могла прийти к нам в гости и целый вечер вертеть вокруг даоколо, будто вот-вот случайно проговорится.

Много лет прошло, жена умерла, я старый человек, но страхперед Амалией остался. Даже не страх, а такое чувство, будто я ей обязан: оназнает обо мне самое стыдное и страшное, может рассказать, но молчит. То естьпочти молчит. А кроме нее, об этом стыдном никто не знает. Вам я первымрассказываю, и, честно говоря, мне становится легче. Так вот. Три года назадАмалия опять появилась в моей жизни. Она сказала, что хочет мне помочьзаработать на пристойную старость. Я не понял, Амалия объяснила: она намеренаплатить мне за то, что я буду отправлять к ней женщин со сроками от двадцатойдо двадцать пятой недели. Разумеется, только тех, у которых есть вескиепоказания к прерыванию беременности. Таких ведь немало сейчас. Ну и еще – еслиприходит, например, женщина на раннем сроке, хочет сделать аборт, а я вижу, чтоона бедная, одинокая или просто шлюшка, которой все равно, я осторожно намекаю,мол, если подождать пару-тройку месяцев, то можно получить приличные деньги, иоперация будет сделана на высоком уровне, и палата потом отдельная, и питание…В общем, многие соглашались, практически каждая вторая. Было, правда, несколькораз, что женщина, поносив ребенка месяц-другой, решала его оставить. Ну что ж,пожалуйста. Правда, они получали небольшой аванс и в случае отказа от операциидолжны были его вернуть. Писали обычную долговую расписку: «Я, такая-то, взялав долг у такого-то…» Нет, этим я уже не занимался. Я только вел беседы, предлагал,советовал.