В них никто не стрелял и не командовал оставаться на месте –сзади свистели по-разбойничьи в два пальца, ржали и ухали:

– А держи! Лови! У-ху-ху! Уау!

Топоча, они влетели на веранду, мешая друг другу, ввалилисьв барак. Когда немного схлынули ужас и растерянность, оказалось, что они сидятв углу на нарах, тесно сбившись в кучу, а на них с нескрываемым ужасомтаращится Доцент.

Оцепенение длилось долго, но ужас был столь сильным, чтоперерос границы человеческого сознания, а потому словно бы и притупился.Стараясь не смотреть друг на друга, они один за другим сползли с нар, игнорируяДоцента, твердившего:

– Что там случилось? Что случилось?

В конце концов Синий промолвил прыгающими губами:

– А что здесь, блядь, может случиться, кроме херового?

Борман сидел на краешке нар, растирая ладонью грудь надсердцем. Вадиму и самому казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет через рот.

– Рва-ать надо отсюда… – протянул Браток.

– Все из-за этого мудака! Вы что, не слышали?

Вадим поднял голову. В него прокурорски тыкал толстымуказательным пальцем совершенно незнакомый тип, по причине полной очумелости ине заметивший, что кинулся спасаться в чужой барак. Судя по физиономии, ещесохранившей следы прежней упитанности в т о й жизни, это был вполнереспектабельный господинчик, но сейчас в нем мало что осталось от разумногоначала – глаза были такие, что Вадим на всякий случай отодвинулся подальше.

– Из-за него все! Что стоите? Вам же говорили…

Досадливо поморщившись, Синий без замаха ткнул его подложечку, схватил за ворот, за штаны, дотащил до двери и сильным толчкомзапустил так, что тот кубарем полетел со ступенек веранды. Вернувшись, сунул врот полувысыпавшуюся сигарету – пальцы чуть заметно подрагивали, – попалее концом в пламя спички со второй попытки, повернулся к Вадиму:

– Ну, подельничек, включай соображаловку на полную катушку.Чует мое сердце, вскорости за тебя возьмутся. Отсюда и все увертюры.

– Но зачем же… – голос у него оборвался.

– Житейское дело, – сказал Синий. – Сунут тебя вкамеру с доброй полудюжиной таких вот, он небрежно кивнул в сторону веранды, аони, дурики, будут тебя ненавидеть всеми фибрами души, поскольку считаютолицетворением всех бед. Плавали – знаем. Человек – скрипочка примитивная, нанем играть совсем даже легко. Тут самое главное – не вступать в дискуссии, а сходу бить по чему попало, и лучше всего с маху одного покалечить так, чтобы уостальных тут же отпала охота вешать на тебя собак. Очень пользительно щекупорвать, – он согнул крючком указательный палец и наглядно дернул им ввоздухе. – Ухо рвануть, чтоб на ниточке повисло, глаз выдавить.

– Что случилось? – вновь завел шарманку Доцент.

– Да ничего особенного, – сказал Синий чуть ли нерассеянно. – Бошку тут одному бензопилой смахнули, только и делов. А я-тоголову ломал, на кой черт он им понадобился. Поскольку взять с него, надополагать, было нечего, решили использовать для наглядной агитации. И выходит…

Он замолчал, услышав уверенные шаги. Эсэсовец остановился вдверном проеме – тот, что держал бензопилу, – скрестил руки на груди истал разглядывать сидящих с самым что ни на есть безмятежным, даже веселымвыражением лица. На него поглядывали искоса, опасаясь встречаться глазами.Томительно тянулось время, а верзила в черном все еще держал длиннющую, конечноже умышленную паузу, нагнетая напряжение до предела. Ухмылка становилась всешире.

Наконец, он с простецким видом поинтересовался:

– Мужики, а что это вы так скукожились? Случилось чего?

Ухмылялся широко и весело – белозубый, прямо-таки плакатный,и впрямь напоминавший нордическую бестию с немецких плакатов. Только волосыбыли темноваты для истинного арийца.

– Водички бы, – сказал Синий так осторожно, словнолюбое его слово могло вызвать то ли взрыв, то ли что-то еще похуже.

– Питеньки охота? – осклабился верзила.

Выдержав очередную паузу и не дождавшись ни от кого ответа,поинтересовался:

– Может, и жратеньки охота? Не стесняйтесь, мужики, у наспопросту…

– Не мешало бы, – набычась, буркнул Браток.

– Помилуйте, ваше степенство, с полным нашимудовольствием! – совершенно нормальным голосом отозвался эсэсовец, нырнул рукойза притолоку и вытащил скрытую доселе от глаз матерчатую сумочку, с какимиходят за продуктами. – Нешто ж мы звери, господа кацетники? Ваша мамапришла, и попить, и пожрать принесла, будете себя хорошо вести, глядишь, и бабувам пригоню, а то, поди, друг друга в жопу дрючите? Налетай, подешевело! –Он размахнулся и швырнул сумку на середину барака. – Тут вам все тридцатьтри удовольствия. Тетка Эльза лично расстаралась насчет жарехи, сердце у неекровью обливается из-за вас, болезных. И попить вам собрали… Что стоите?Кушать подано, идите жрать, пожалуйста! Не отыму!

Браток неуверенно шагнул к сумке.

– Валяй-валяй, – поощрил эсэсовец. –Наворачивайте, ребята, за обе щеки, ешьте-пейте, банкет оплочен. Тольковынужден вас душевно предупредить: ежели которая скотина не оценит нашутрепетную заботу о контингенте и начнет наши яства наружу выблевывать, придетсятакого сунуть мордой в сортир и заставить говно похлебать от души. Усекли,болезные? Как только – так сразу. Зуб даю.

Из-за его спины показался еще один черно-мундирник, следомобъявился Василюк, державшийся с ними уверенно, как свой, и вся троица занялапозицию в широком дверном проеме. Ох, не нравились что-то их физиономии,прямо-таки пылавшие от гнусненького предвкушения… Что-то тут было нечисто. Определеннонечисто – как только здешние вертухаи становятся заботливыми и добренькими, ждилюбой пакости…

– Ну давай, давай, юный друг рынка! Хаванинку-то доставай!Истомились твои товарищи, жрать-пить хотят…

Решившись, Браток первым делом вытащил две пластиковыхбутылки – если верить знакомым этикеткам, там имела место быть «Шантарскаяминеральная», но пробки, сразу видно, уже однажды вскрывали, узенькие пояскиболтались под ними свободно.

– Да не отравлена водичка, не бзди! – фыркнулэсэсовец. – Вы ж нам живыми нужны, соколики, кто вас травить будет?

Осторожно отвинтив пробку, понюхав, Браток пожал плечами:

– Вода…

– А тебе что, шампанского туда надо было набулькать?Перебьешься, детинушка… Пей давай.

Браток страдальчески оглянулся. Остальные смотрели на него сживым и, признаться, нехорошим интересом. Он постоял с бутылкой в руке,решился. Закинул голову, надолго присосался к горлышку.

– Ладно, дорвался… – хмуро вмешался Синий, уже стоя со своейжестяной кружкой. – Не отравят, это точно, жаба поперек горла встанет.Может, у меня в запечье еще полведра брюликов заховано…