– Абрам тоже много думал на эту тему, нопотом соседка, та самая, что дала ему адрес скупающей золото бабы,проболталась. Якобы Роза до войны работала в крупном продовольственноммагазине. Когда кольцо блокады начало стремительно сужаться, в магазин попалабомба, и он сгорел со всем немалым содержимым. Никого сей печальный факт неудивил. Гитлеровцы усиленно обстреливали не желавший сдаваться город. Кстати,одной из причин быстро наступившего голода было то, что фашистам удалосьразбомбить главные продуктовые склады Ленинграда, они горели целую неделю, вразгар блокады жители ходили на пепелище и уносили домой в кульках нарытую напожарище землю, которая была перемешана с крупой и макаронными изделиями.

Сваренную из земли еду ленинградцы, непотерявшие юмора даже в экстремальных условиях, называли «суп пожарника».

Так вот, соседка Абрама предположила, чтомагазин, где работала молоденькая, едва ли семнадцатилетняя Роза, вспыхнулнеспроста. Скорей всего, умная девица перетаскала к себе ночью продукты иподожгла пустое здание.

– Да уж, – покачала яголовой, – а вы откуда знаете такие подробности?

Рина тонко улыбнулась:

– Я внучка Абрама. Моя мать, одна из егодочерей, не раз рассказывала мне эту историю. Более того, у нее осталисьфотографии. Абрам запечатлевал на пленке все свои работы, заснял и коллекцию,доставшуюся от Менахема. Сын в блокаду сжег почти все, но эти фото не тронул,берег память об отце. Золото ушло из семьи, а снимки остались. Мама частеньковынимала альбом и рассказывала о ценностях. Мы жили бедно, но у меня в головевсегда билась мысль: если бы не эта подлая Роза, сделавшая себе состояние нагречке и тушенке, быть бы мне богатой невестой.

Я тихонько вздохнула. Вероятнее всего, необменяй Абрам золотишко, Рине вообще не жить – ее мать, скорей всего, умерла быот голода, так и не родив дочь.

– Я сразу узнала кольцо, –продолжала Зелинская, – как только этот мальчишка открыл коробочку.

– Почему же вы не заявили, что эта вещькогда-то принадлежала вам? – подскочила я.

Рина улыбнулась:

– Как это доказать?

– Показать фото.

– Боюсь, этого мало, – покачалаголовой Рина, – столько лет прошло, да и, если разобраться до конца,перстень-то должен принадлежать кому-то из Киева, а я не знаю ни имени, нифамилии того заказчика. Хотя…

– Что? – насторожилась я.

Рина вытащила сигареты.

– Естественно, я стала расспрашиватьмальчишку, где он взял изделие. Юноша сначала порол всякую чушь, но меня мучилолюбопытство.

Зелинская продолжала настаивать на своем,пытаясь узнать правду, и в конце концов сказала:

– Если честно объяснишь, где добылколечко, сведу тебя с одной женщиной, которая его купит. Ты без меня продашьего за копейки. Ну отнесешь в скупку, насчитают тебе жалкие рубли. А я дамадрес надежной богатой покупательницы, но только если удостоверюсь, чтодрагоценность получена тобой без криминала!

Паренек помялся пару мгновений и рассказал,как было дело. Его сестра Ира вышла замуж за престарелого профессора СеменаКузьмича Баратянского. Вот она и дала брату перстенек, который подарил ей муж.Девушка попросила продать его тайком, чтобы оплатить свои долги. Веня оченьлюбит сестру и обещал ей помочь.

Рина отправила юношу к дочери своей ближайшейподруги Сонечке, а сама, повинуясь непонятному порыву, решила разузнатьподробности о Баратянском.

У Рины полно знакомых в самых разных кругах,поэтому уже к вечеру она собрала урожай сведений.

– Знаете, что интересно? – задумчивоспросила она. – Семен Кузьмич Баратянский, доктор наук и профессор,человек, пользующийся всеобщим уважением. О нем никто ни разу плохого слова несказал, наоборот, все только в превосходной степени: умница, талантливый,неконфликтный, интеллигент, одним словом, настоящий ленинградец.

– Ленинградец? – удивилась я.

– Да, – кивнула Рина, –Баратянский родился, учился и вырос в Ленинграде, потом перебрался в Москву,где женился на бывшей же ленинградке, с которой прожил всю жизнь. Втораясупруга появилась лишь после кончины первой. Знаете, как ее звали?

– Ира, – растерянно ответила я.

– Это вторую, а первую?

– Ну… откуда же.

– Розалия Львовна, – заявилаРина, – сокращенно Роза. Оба уехали из города на Неве сразу после того,как была снята блокада. Не могли больше жить в месте, где прошло детство.Говорят, такое случилось со многими блокадниками, они убегали из Ленинграда ктокуда, подальше от жутких воспоминаний. Только, думается, милая Роза испытываласовсем иные чувства. Ее гнал из Питера страх. Боялась небось, что народоклемается и валом пойдет к ней за своими брюликами. Не все же интеллигентымягкотелые, кое-кто может и побить, припомнив обмен тушенки на бриллианты. Вотона и удрала, а потом вышла замуж, нашла подлеца.

– Вы так считаете, – совсемпотерялась я, – но ведь о Семене Кузьмиче никто дурно не сказал. Может, онне знал, чем занималась жена в блокадном городе?

Рина скорчила гримасу.

– Я вас умоляю! Не знал! Смешно, правослово! Она что, ему брюлики не показала? Нет, обо всем он великолепно знал, вори негодяй. В Москве она начала жизнь с нуля, стала уважаемым человеком, мужпрофессор, она библиотекарь.

– Кто? – переспросила я.

Рина скривилась:

– Переквалифицировалась из торговкитушенкой в работницу культуры. Книги она всю жизнь выдавала в библиотеке имениВиктора Гюго, на одном месте кучу лет проработала, даже заведующей стала.

– И вы, узнав все, не поехали к ней и незадали никаких вопросов? – удивилась я. – Ей-богу, окажись на вашемместе, я не сумела бы удержаться!

Рина дернула изящным плечиком:

– Ну, в тот день, когда до меня дошлаправда, Роза уже давно лежала в могиле. Кстати, Семена Кузьмича убили. Так чтопретензии предъявлять некому. Колечки, скорей всего, его второй жене достались.Пусть владеет, счастья они ей не принесут, вот увидите.

Из роскошного дома Сонечки я вышла, ощущаясебя совершенно больной. В желудке тяжело ворочались жирные пирожные, очевидно,не следовало жадничать и глотать их в таком количестве. В голове вертелись неменее тяжелые мысли. Интересно, то, что рассказала Рина, правда? Какоеотношение эта история может иметь к смерти профессора? Никакого? Или имеет? Такли уж виноват Веня? Где сейчас коллекция Гольдвайзера?