Ольга прикинула длину медвежьей цепи. По всему выходило, чтомедведь ее никак не достанет.

Отойдя к противоположной стене, Ольга глубоко вздохнула иметнулась вперед, пробежала отделявшее ее от окошечка расстояние, подпрыгнула,обеими руками ухватилась за железные прутья, изъеденные многолетней ржавчиной,едва не ободравшие кожу с ладоней. Она ощущала слабость и легкую тошноту, но,собрав все силы, подтянулась, чтобы рассмотреть, что происходит за окном.

Ничего заслуживающего внимания там не оказалось – залитыйсолнцем кусочек мощеного пространства, заканчивавшийся каменным основаниемглухой кирпичной стены. Задний двор, надо полагать… Ольга разжала пальцы иполетела вниз. Высота была вовсе уж смешная, но девушка настолько ослабела,что, едва коснувшись пятками каменного пола, завалилась набок и растянулась наполу.

И тут же, ойкнув, откатилась в сторону – оживившийся медведьедва не зацепил ее лапой. Не в силах встать, она долго лежала чувствуя щекойзнобкую сырость пола. Упираясь кулачками в камень, поднялась, села, обхвативруками колени.

Медведь ревел и скреб когтями пол – в его тупой башке никакне укладывалось, что человека он достать не сможет. Или он попросту настолькоозверел от скуки, что рад был любому развлечению.

Ольга поискала глазами некое подобие подстилки – насколькоона знала, даже в самых жутких тюрьмах узнику положена хотя бы охапка гнилойсоломы. Но ее тюремщики определенно задались целью переплюнуть в жестокосердиивсех прочих собратьев по ремеслу: ни клочка дерюги, ни пучка соломы. Меж тем умедведя имелась в распоряжении груда травы, судя по запаху – не успел обделать,стервец, – свежескошенной. Едва ли не в половину доброго стога. О зверях,стало быть, заботятся. Не то что с узниками человеческой породы…

Медведь хрипло урчал и скреб когтями камень. Выведенная изсебя назойливым скрежетом, Ольга крикнула что есть мочи:

– Заткни глотку, паршивец! Чего привязался?

И добавила пару-тройку тех самых гусарских словечек. Самоеудивительное, медведь умолк, как будто все понял, перестал царапать пол и вновьуселся на необъятный зад, что при других обстоятельствах было бы даже потешно,но сейчас, разумеется, нисколечко не веселило. Что ее сейчас могло развеселить?

Итак, соберемся с мыслями, сказала она себе, все так же сидяна холодном полу и время от времени строя страшные рожи медведю, –кажется, его такие гримасы немного успокаивали, хоть и непонятно, почему.

Итак… Все, разумеется, происходит наяву. Все это случилось сней на самом деле: неожиданное обращение в крепостное состояние, отдавшее ее вполную власть камергеру. Не нужно гадать, где она находится, точнее, у кого,все и так ясно.

Рыдать и заламывать руки, конечно, можно сколько душенькеугодно, но это ничему не поможет и ее безрадостного положения не изменит.Следовательно, нужно стиснуть зубы, взять себя в руки и быть готовой к любымнеожиданностям. Не стоит также гадать по поводу своей будущности – лучше ужпринять сразу как данность, что ничего хорошего с ней тут случиться не может,скорее уж наоборот, еще как наоборот. Настроившись на худшее, легче будет этохудшее встречать…

Она отчаянно храбрилась, но на душе было все же неспокойно –и приходилось подавлять тревогу… да что там, откровенный страх…

Раньше следовало подумать! Ольга, напрягшись, в невероятномволнении привычно попыталась сделать самое простое, на что быласпособна, – привести в движение ближайшие травинки, выпавшие изразворошенной медведем подстилки. Конечно же, не руками, а своим умением.

И – ничего. Все нужные слова про себя проговорила, сделаланадлежащий мысленный посыл, но ни одна травинка не шелохнулась. Малость упавдухом, Ольга попыталась подняться в воздух – совсем чуть-чуть, на вершок отпола.

И вновь ничего не получилось. Заставив себя не думать опостороннем, не поддаваться эмоциям, она словно бы неспешно и старательноперелистывала книгу, пыталась сделать то, другое, третье, что прекраснополучалось раньше. И всякий раз терпела фиаско.

Исключительно для поддержания духа она методичноперепробовала все, на что совсем недавно была способна, даже те вещи, которые вданный момент не могли ей принести ни малейшей пользы.

Потом и пробовать стало нечего, Ольга, фигурально выражаясь,исчерпала весь список. Приходилось уныло констатировать, что колдовское умениеее покинуло. Она стала обыкновеннейшим человеком, простой девушкой в уродливомплатье из дерюги, сидевшей сейчас на холодном каменном полу в неизвестномподземелье…

Ольга вдруг ощутила какое-то неудобство на теле. Ивспомнила. Выпрямившись во весь рост, она задрала платье-мешок до шеи, благопосторонних глаз не имелось.

Ну да, конечно… Ее талию по-прежнему туго перехватывалширокий ременный поясок затейливого плетения – вот только, кажется, уже другой:не те узоры, не те петли из тонких жестких полосок, положительно не те…

Ольга попыталась его сорвать или хотя бы ослабить одну из петель.И ничегошеньки не добилась: причудливые переплетения тоненьких кожаных полосокне поддавались, ни один узелок, ни одну петлю не удавалось не то что распутать,но даже ослабить. Пояс казался сделанным из железа… Пальцы соскальзывали снего, как капля воды со стекла… В конце концов она оставила бесплодные усилия.Уж не в этом ли проклятом поясе все дело? Очень похоже…

Косясь на медведя, Ольга подошла к двери – высокой, словнорассчитанной на великанов, и подергала ее обеими руками. Судя по расположениюпетель, дверь открывалась наружу и снаружи была заперта или заложена на засов.Ну конечно, глупо думать, что кто-то окажется настолько непредусмотрительным инаивным, что оставит темницу незапертой…

Вдруг глухо лязгнуло железо, послышался тягучий скрип, идверь чуточку приоткрылась. Одним прыжком Ольга оказалась у противоположнойстены, под окошечком, изготовившись к любой неожиданности.

Никаких жутких неожиданностей не последовало. В дверь,обеими руками держа перед собой поднос, шагнул человек высоченного роста, косаясажень в плечах, повыше Ольги головы на три. По виду – совершеннейший мужик, норозовая шелковая рубаха, вышитая на рукавах и у ворота, выгляделабезукоризненно чистой и новой, даже подпоясана крученым шнурком с кистями,плисовые шаровары тоже отличались чистотой, а вместо лаптей великан был обут вяловые сапоги, начищенные с безукоризненностью, сделавшей бы честь любомуофицерскому денщику. Темные цыганские кудри были тщательно расчесаны и покрестьянскому обычаю смазаны маслом, бородища ухожена. Одним словом,обыкновенный мужик – но вряд ли выполнявший обычную крестьянскую работу…

Ольга так и стояла у стены, под окошечком, напряженно ожидаячего угодно. Огромный мужик – вовсе не жуткого вида, улыбчивый и, в общем,симпатичный – уставился на нее, широко ухмыльнулся в бороду и добродушносказал:

– Ну, что переполошилась, нежное создание? Я не кусаюсьи не брыкаюсь, дуреха, меня Степаном зовут, я здешний… Вот, поесть тебе принес,чем дом богат. Ну, иди-иди, отведай, эвон, какие вкусности…