— Какой ты глупый! — она поцеловала меня. — Ну вот, криваяготова. Температура все время нормальная. У тебя такая чудесная температура.

— А ты вся чудесная.

— Нет, нет. Вот у тебя температура чудесная. Я страшногоржусь твоей температурой.

— Наверно, у всех наших детей будет замечательнаятемпература.

— Боюсь, что у наших детей будет отвратительная температура.

— А что нужно сделать, чтобы приготовить меня для Валентини?

— Пустяки, только это не очень приятно.

— Мне жаль, что тебе приходится с этим возиться.

— А мне нисколько. Я не хочу, чтобы кто-нибудь другой дотебя дотрагивался. Я глупая. Я взбешусь, если кто-нибудь до тебя дотронется.

— Даже Фергюсон?

— Особенно Фергюсон, и Гэйдж, и эта, как ее?

— Уокер?

— Вот-вот. Слишком много здесь сестер. Если не прибудут ещераненые, нас переведут отсюда. Здесь теперь четыре сестры.

— Наверное, прибудут еще. Четыре сестры не так уж много.Госпиталь большой.

— Надеюсь, что прибудут. Что мне делать, если меня захотятперевести отсюда? А ведь так и будет, если не прибавится раненых.

— Я тогда тоже уеду.

— Не говори глупостей. Ты еще не можешь никуда ехать. Но тыпоскорее поправляйся, милый, и тогда мы с тобой куда-нибудь поедем.

— А потом что?

— Может быть, война кончится. Не вечно же будут воевать?

— Я поправлюсь, — сказал я. — Валентини меня вылечит.

— Еще бы, с такими-то усами! Только знаешь, милый, когдатебе дадут эфир, думай о чем-нибудь другом — только не о нас с тобой. А то ведьпод наркозом многие болтают.

— О чем же мне думать?

— О чем хочешь. О чем хочешь, только не о нас с тобой. Думайо своих родных. Или о какой-нибудь другой девушке.

— Нет.

— Ну, тогда читай молитву. Это произведет прекрасноевпечатление.

— А может быть, я не буду болтать.

— Возможно. Не все ведь болтают.

— Вот я и не буду.

— Не хвались, милый. Пожалуйста, не хвались.

Ты такой хороший, не нужно тебе хвалиться.

— Я ни слова не скажу.

— Опять ты хвалишься, милый. Совсем тебе ни к чемухвалиться. Просто, когда тебе скажут дышать глубже, начни читать молитву, илистихи, или еще что-нибудь. Тогда все будет хорошо, и я буду гордиться тобой. Явообще горжусь тобой. У тебя такая чудесная температура, и ты спишь, какмаленький мальчик, обнимаешь подушку и думаешь, что это я. А может быть, не я,а другая? Какая-нибудь итальянская красавица?

— Нет, ты.

— Ну конечно, я. И я тебя очень люблю, и Валентини приведеттвою ногу в полный порядок. Как хорошо, что мне не придется быть при этом.

— А ты будешь дежурить ночью?

— Да. Но тебе будет все равно.

— Увидим.

— Ну, вот и все, милый. Теперь ты совсем чистый, и снаружи ивнутри. Скажи мне вот что: сколько женщин ты любил в своей жизни?

— Ни одной.

— И меня нет?

— Тебя — да.

— А скольких еще?

— Ни одной.

— А скольких — как это говорят? — скольких ты знал?

— Ни одной.

— Ты говоришь неправду.

— Да.

— Так и надо. Ты мне все время говори неправду. Я так ихочу. Они были хорошенькие?

— Я ни одной не знал.

— Правильно. Они были очень привлекательные?

— Понятия не имею.

— Ты только мой. Это верно, и больше ты никогда ничей небыл. Но мне все равно, если даже и не так. Я их не боюсь. Только ты мне нерассказывай про них. А когда женщина говорит мужчине про то, сколько это стоит?

— Не знаю.

— Ну конечно, ты не знаешь. А она говорит ему, что любитего? Скажи мне. Я хочу знать.

— Да. Если он этого хочет.

— А он говорит ей, что любит ее? Скажи. Это очень важно.

— Говорит, если хочет.

— Но ты никогда не говорил? Верно?

— Нет.

— Нет, верно? Скажи мне правду.

— Нет, — солгал я.

— Ты не говорил, — сказала она. — Я так и знала, что ты неговорил. Ты милый, и я тебя очень, очень люблю.

Солнце высоко стояло над крышами, и я видел шпили собора ссолнечными бликами на них. Я был чист снаружи и внутри и ожидал прихода врача.

— Значит, так? — сказала Кэтрин. — Она говорит все, что емухочется?

— Не всегда.

— А я буду всегда. Я буду всегда говорить все, что тыпожелаешь, и я буду делать все, что ты пожелаешь, и ты никогда не захочешьдругих женщин, правда? — она посмотрела на меня радостно. — Я буду делать то,что тебе хочется, и говорить то, что тебе хочется, и тогда все будет чудесно,правда?

— Да.

— Ну, вот ты и готов к операции. А теперь скажи, чего бытебе хотелось сейчас?

— Иди ко мне.

— Хорошо. Иду.

— Ты моя очень, очень, очень любимая, — сказал я.

— Вот видишь, — сказала она. — Я делаю все, что ты хочешь.

— Ты у меня умница.

— Я только боюсь, что ты еще не совсем мной доволен.

— Ты умница.

— Я хочу того, чего хочешь ты. Меня больше нет. Только то,чего хочешь ты.

— Милая.

— Ты доволен? Правда, ты доволен? Ты не хочешь другихженщин?

— Нет.

— Видишь, ты доволен. Я делаю все, что ты хочешь.