— Иначе вам придется убедиться, что я не так податлив, как мой покойный отец. Предупреждаю вас, — продолжил он, — что есть границы, переступать которые я вам не позволю.

Она выпрямила спину и сжала губы так плотно, что они побелели.

— Позволишь мне! Позволишь мне? — Запрокинув голову, она рассмеялась. — Ты не сможешь помешать мне поступать так, как сочту нужным.

— Вы, похоже, запамятовали, кто оплачивает ваши счета, мадам. Кто разрешает вам управлять всей собственностью, что доставляет вам немалое удовольствие, хотя, если разобраться, вам бы следовало жить во вдовьем доме на очень скромную сумму.

— Я всегда пеклась о твоих интересах, — задохнулась она, будто от удара. — Кто-то же должен следить за твоими арендаторами, пока ты попусту тратишь время на глупые книги и эксперименты. Что же до прошлой ночи… — Она покачала головой, окинув его взглядом с головы до ног, как слугу, пойманного с полными карманами украденных серебряных ложек. — Неужели тебе дела нет до собственной репутации? И до имени семьи?

— Сильно сомневаюсь, что погубил свою репутацию танцем со своей бывшей соседкой. Девушкой, которую я знаю с колыбели.

— Что доказывает, как ты глуп, когда дело касается женщин! Вращался бы побольше в обществе, поднабрался бы опыта. Ради всего святого, Эдмунд, я не для того старалась, чтобы теперь наблюдать, как ты становишься жертвой чьих-то коварных уловок.

Старалась? Что она имеет в виду? Хотя замечание и возбудило любопытство Эдмунда, он изо всех сил попытался это скрыть. Полуприкрыв веки, он не сводил с матери взгляда, а мысли его тем временем неслись вскачь. Он уже обнаружил некую загадку касательно своей прошлой дружбы с Джорджи. Не выяснится ли теперь, что его мать сыграла некую роль в той истории? В гневе она забывала о сдержанности. Если повезет, ему удастся заставить ее выйти из себя. Судя по ее виду, особо даже стараться не придется.

Но Эдмунд давно вырос и перестал бояться ее эмоциональных вспышек. И почти с наслаждением сказал то, что точно выведет мать из себя:

— Джорджиане нет нужды прибегать к уловкам. — При этом он слегка улыбнулся, как поступил бы очарованный поклонник. — Она слишком красива, чтобы о чем-то беспокоиться. Кроме того, она невероятно интересная собеседница…

— Интересная? Интересная! У этой девчонки в голове одни кони да гончие! Как ты можешь… опуститься до ее уровня? Всегда-то одна и та же история… у вас, у мужчин, — презрительно добавила она. — Можете сколько угодно кичиться своим умом и научными изысканиями, а в глубине души только о постели и думаете.

Эдмунд улыбнулся матери притворно-невинной улыбкой:

— Неужели? О постели, значит? Что же, мадам, вы имеете в виду?

— Не разыгрывай передо мной святую невинность, — взвизгнула она. — Мне все известно о твоих наклонностях. И ее. Почему, думаешь, доктор Шоулз увез тебя из Бартлшэма? Ты был в том возрасте, когда начинают замечать разницу между мужчиной и женщиной, а эта шлюшка лазала в окно твоей спальни в любое время дня и ночи. Резвилась в твоей постели, одетая в одно исподнее…

Эдмунд нахмурился:

— Резвилась?

Ничем подобным они никогда не занимались. Он едва стал замечать, что Джорджи превращается в девушку. И непрестанно гадал, красива ли она на самом деле — или это он считает ее красивой, потому что она очень ему нравится? Его неопытному взгляду она казалась совершенством, вся, а губы в особенности. Его очаровывало то, как они двигаются при разговоре. И то, как она поджимает их, когда о чем-то глубоко задумывается. И да, пару раз он действительно гадал, каково будет поцеловать ее, когда они вырастут, но так и не осуществил своего намерения.

— Да, резвилась! Мне об этом известно, поскольку миссис Балстроуд все мне доложила в тот самый день, как застала эту наглую штучку в твоей постели. — Леди Эшенден сжимала руки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Только одним способом могла я уберечь тебя от грязной, скандальной связи — отослав прочь. — Голос ее дрогнул. — Ты был моим мальчиком. Моим единственным ребенком. Я знала, что других у меня никогда не будет, поскольку твой отец… — Она вовремя спохватилась. — А ты так и не вернулся. Ко мне…

Он откашлялся.

— Вы хотите сказать, меня отослали прочь, потому что миссис Балстроуд наплела вам сказочку про то, что наша с Джорджианой дружба не доведет до добра?

— Я поступила так ради твоего блага, — глухим голосом отозвалась она. — Когда ты вернулся… то уже перерос то увлечение.

— Во-первых, — объявил Эдмунд, — в те дни между мной и Джорджи ничего не было.

Леди Эшенден фыркнула:

— Она лежала в твоей постели с задранным до талии подолом платья.

— Потому что только что забралась ко мне в комнату с дюжиной банок из-под варенья, в которые наловила для меня бабочек. Великий боже, да ведь ей тогда было всего двенадцать лет! И она была совершенно неискушенной, главным образом потому, что воспитывали ее скорее как мальчишку, а не как девочку. Она и не задумывалась о том, что обнажать ноги непристойно. Юбки мешали ей карабкаться, вот она их и подоткнула.

— Тоже мне, защитник выискался! Не забывай, что миссис Балстроуд слышала, как вы хихикали под опущенным пологом. А когда она его подняла, вид у вас был виноватый.

— Ну, разумеется, виноватый! Джорджи знала, что ей нельзя находиться в моей спальне. Вы запретили мне принимать посетителей из страха, что они принесут инфекцию, припоминаете? Мы никогда не совершали ничего плохого. Никакие греховные мысли нам и в голову не приходили.

— Что ж, теперь это не имеет значения.

— Не имеет значения? Не имеет значения? Неужели вы не понимаете, каким несчастным я себя чувствовал, когда вы сослали меня в ссылку?

Первые полгода каждый день казался ему сущей пыткой, поскольку он проводил все время в ожидании письма, которого не было. А потом доктор Шоулз объяснил, что женщины — создания непостоянные, и Эдмунд с тех пор удерживал на расстоянии всех появляющихся в его жизни людей, будь то мужчина или женщина, из страха, что поверит их словам, поверит им, а они его в ответ предадут.

— Что ж, я не ставлю твои чувства под сомнение. Но в конечном итоге этот шаг того стоил. Ты вернулся домой окрепшим и свободным от… — Заметив закипающий в глазах сына гнев, леди Эшенден не стала завершать мысль.

— Вы не просто отослали меня прочь, не правда ли? Вам было недостаточно разделить нас физически, вы сделали все от вас зависящее, чтобы убить и нашу дружбу тоже. Вам каким-то образом удалось сделать так, чтобы Джорджи не получила ни единого письма от меня. Вы хотели дать ей понять, что я позабыл о ней, едва покинув Бартлшэм. — Он вскочил на ноги. — Я и сам думал, что она позабыла меня, но теперь засомневался. Она мне писала? Вы перехватывали и ее письма тоже?

Графиня вздернула подбородок.

— Я считала, что так будет лучше.

Эдмунд с трудом верил своим ушам. Ни одна из когда-либо выдвинутых им гипотез еще не подтверждалась с такой быстротой.