Как только стало известно о драматичной смерти ИпполитаСмарагдова, здание театра подверглось настоящей осаде – репортеры, безутешныепоклонницы, любители скандалов чуть не в окна лезли. Ну а «путешественник»,видимо, поступил хитрее: пришел в поздний час, когда толпа разошлась, да и сунулночному сторожу бумажку.

– Да, сударыня, тут много любопытного, – ответил Фандорин(вот как его фамилия) так же холодно, причем нисколько не сконфузился.

– Прошу вас уйти. Посторонним сюда нельзя. Это, в концеконцов, непристойно!

– Хорошо, ухожу. Я, собственно, всё уже видел. – На прощаньеон слегка, даже небрежно поклонился и сказал Антипу. – Госпожа Луантэнсовершенно права. Заприте дверь на ключ и никого сюда больше не пускайте. Досвидания, мадам.

Она неприязненно проговорила:

– «До свидания»? Вы еще не передумали поступать к нам вдрамотборщики?

– Передумал. Но мы скоро увидимся.

И действительно увиделись.

– Я бы хотел п-перемолвиться наедине, – сказал седовласыйгосподин Фандорин режиссеру, все так же бездарно изображая волнение. Человек следяными глазами не может знать, что такое волнение! – Но я могу дождаться,пока вы закончите…

– Нет-нет, ни в коем случае. Мы поговорим немедленно, ибезусловно наедине.

Штерн взял «путешественника» под руку и повел прочь.

– Займитесь чем-нибудь. Я скоро вернусь. Присмотритесь кновому Лопахину. Пусть каждый прикинет рисунок психологических отношений с этимчеловеком… Пожалуйте ко мне в кабинет, Эраст м-м-м Петрович.

Однако штерновское «скоро» растянулось надолго. К новомуЛопахину присматриваться Элизе было незачем: во-первых, ее Аня с крестьянскимсыном по пьесе почти не соприкасалась; во-вторых, Лопахина все равно вспектакле будет играть Леонидов или кто-то равновеликий, уж во всяком случае неДевяткин, хоть он и очень славный.

Бедняжка потыркался к одному, к другому, прижимая к грудисмарагдовскую папку, но никто не пожелал с ним «выстраивать психологическихотношений».

Кутаясь в шаль, Элиза сидела, рассеянно прислушивалась кразговорам.

Антон Иванович Мефистов высказывал язвительные предположенияпо поводу «импозантных седин» драмотборщика, затем поинтересовался уРазумовского как «специалиста по сединам», какое количество синьки потребно дляподдержания столь благородной белизны. Флегматичный Лев Спиридонович напровокацию не поддался.

– Вы не любите красавцев мужчин, это всем известно. Бросьте,Антон Иваныч, в мужчине главное не мордашка, а калибр, – благодушно сказал он.

– Послушайте его, какой он рассудительный да добренький, –зашептала про бывшего мужа Регинина, присаживаясь рядом. – Сама не понимаю, какя могла прожить с этим человеком целых семь лет! Расчетливый, злопамятный,ничего не забывает! Прикидывается агнцем, а потом нанесет удар исподтишка, какзмея ужалит.

Элиза кивала. Она и сама недолюбливала рассудочных людей – ив жизни, и на сцене. В отношении же к Разумовскому они с Василисой Прокофьевнойбыли союзницы. Единственная из всей труппы, Элиза знала, за что гранд-даманенавидит резонера, чего не может ему простить.

Однажды, разоткровенничавшись, Регинина рассказала историю,от которой просто мурашки по коже. Как чудовищно мстительны бывают обманутыемужья!

В пору, когда приключилась та история, Василиса Прокофьевнаеще играла героинь. Вместе со Львом Спиридоновичем они служили в первоклассномимператорском театре. Регинина играла Маргариту в «Даме с камелиями» – в весьмаудачной инсценировке романа, где роль благородной куртизанки была выписана спронзительной мощью. «Я умирала так, что весь зал рыдал и сморкался, –вспоминала Регинина и сама тоже расчувствовалась, потянулась за платком. – Каквы знаете, Элизочка, лучшей исполнительницей роли Маргариты Готье принятосчитать Сару Бернар. Но, хотите верьте, хотите нет, я играла еще сильней! Всеиностранцы, кто меня видел, просто сходили с ума. О спектакле писалаевропейская пресса. Вы не помните, вы еще были девочкой… И что вы думаете? Слухо моей Маргарите дошел до Самой. Да-да, до великой Бернар! И вот приезжает онав Петербург. Вроде бы на гастроли, но я-то знаю: хочет посмотреть на меня.Настает великий день. Мне говорят: она в зале! Боже, что со мною стало! В тотдень приехали и государь с государыней, но понимающие люди, конечно, смотрелитолько в ложу, где сидела Бернар. Что она, оценит ли? Ах, как я играла! И всёпо нарастающей, по нарастающей. Мне потом рассказывали, что великая Сара сиделани жива, ни мертва – иссохла от зависти. Вот дело идет к кульминации. У менясцена с Арманом, я при смерти. Армана играл Лев Спиридонович, он в этой ролитоже был недурен. Все называли нас восхитительной парой. А тут мы ужаснорассорились, как раз перед спектаклем. Так вышло, что я, по минутной слабости –закружилась голова – уступила домогательствам второго любовника Звездича (оченьбыл обходительный мужчина), и кто-то донес мужу – ну, вы знаете, как это у насбывает. Хорошо, я виновата. Ударь меня, изрежь ножницами мое любимое платье,измени с кем-нибудь в отместку! А что сделал Лев? Я произношу свою короннуюреплику: „Мой милый, все что я прошу – немножко поплачьте обо мне“. И вдруг…Вообразите: у Армана приклеены такие красивые густые брови. И оттуда вылетаютдве струи! Этот негодяй каким-то образом прицепил под грим клоунские водяныетрубки! Зал от хохота чуть не обвалился. И царь смеялся, и царица. С СаройБернар чуть не припадок… Главное, я лежу при последнем издыхании, вся такаясломанная, и ничего не могу понять! Потом, правда, рецензенты писали, что этореволюция в трактовке, что это гениальная находка, подчеркнувшаятрагифарсовость жизни и мизерность дистанции между мелодрамой и буффонадой.Неважно! Он украл и растоптал главный миг моей жизни! С тех пор этот человекдля меня мертв».

«Ужасно, ужасно, – прошептала Элиза. – Да, такое проститьнельзя».

Более отвратительного злодейства один актер по отношению кдругому совершить не может. От человека, способного на такую жестокость, можноожидать чего угодно.

Коварный Ной Ноевич, конечно, не случайно свел разведенныхсупругов в одной труппе. Согласно его «теории надрыва», отношения внутри труппыдолжны все время клокотать на грани взрыва. Зависть, ревность, даже ненависть –любые сильные эмоции создают продуктивный энергетический фон, который приумелом руководстве со стороны режиссера и правильном распределении ролейнакладывается на игру и придает ей неподдельную живость.