– Естественно. Он же Невидимый. Зато сколько экспрессии! Ипотом, Невидимый – стержень, двигатель действия. А в роли наемных убийц высможете продемонстрировать свои блестящие навыки сабельного боя. Вы самирассказывали, что в юнкерском училище шли первым по фехтованию.

Девяткин, польщенный комплиментами, кивнул, но как-тонеуверенно.

– Японское фехтование существенно отличается от з-западного,– заметил Фандорин, вновь начавший заикаться. – Здесь потребуется некотораяподготовка.

– Да, проблема, которая меня беспокоит, это японские реалии.Все эти жесты, музыкальные инструменты, песни, пластика и прочее. Надо будетгде-нибудь найти живого японца и взять его в консультанты. Я не могу себепозволить ставить клюкву вроде миланской постановки «Мадам Баттерфляй». – Штернозабоченно нахмурился, но автор пьесы его успокоил:

– Естественно, я подумал об этом. Во-первых, я сам неплохоразбираюсь в японских материях. А во-вторых, я привел к вам японца. Он ждет ввестибюле.

Все так и ахнули, а Элиза подумала: этот человек кудесник,ему не хватает только усеянного звездами плаща и волшебной палочки. Подуматьтолько – водит с собой настоящего живого японца!

– Так зовите его скорей! – воскликнул Ной Ноевич. – Воистинувас послал нам театральный бог! Нет-нет, оставайтесь! Господа, кликнитекапельдинера, пусть приведет нашего японского гостя. А я, Эраст Петрович, покахочу вас спросить: может быть, раз уж вы столь предусмотрительны, у вас естькакие-нибудь соображения по поводу исполнителя роли этого… как его… – Онзаглянул в пьесу. – …этого си-но-би по прозвищу Неслышимый? Насколько я понял,синоби – это клан профессиональных убийц, вроде арабских ассасинов. Он у вас ижонглирует, и по канату ходит, и от клинка уворачивается.

– В самом деле, – сказал Разумовский. – А героя-то у наснет. Был бы жив Смарагдов…

Регинина заметила:

– С трудом представляю себе Ипполита, разгуливающего поканату.

– Да, это проблема, – подхватил Девяткин. – Боюсь,неразрешимая.

Режиссер не согласился с ним:

– Ну уж неразрешимая. Можно поискать какого-нибудь акробатаиз цирка. Циркачи иногда бывают довольно артистичны.

– Быть может, здесь необязателен профессиональный актер, –высказал здравое предположение чудесный Эраст Петрович. – Роль Неслышимого безслов, а лицо его до самого конца закрыто маской.

– Скажите-ка, – Штерн с надеждой воззрился на Фандорина, – авы, проживая в Японии, не занимались всякими этими восточными штуками? Нет-нет,не отказывайтесь! Из вас с вашей фигурой и внешностью могла бы получитьсяотличная пара для Элизы!

Красавец заколебался, впервые за все время поглядев в еесторону.

– Да, я всё это умею, даже ходить по канату, но… Я ни за чтоне решился бы выйти на сцену… Нет-нет, увольте.

– Просите его, Элиза! Умоляйте! Падайте на колени! –закричал взбудораженный Ной Ноевич. – Посмотрите на эти черты! Сколько в нихизящества! Какая сила! Когда Неслышимый в конце снимет маску и луч высветит еголицо, публика с ума сойдет!

Элиза протянула к автору руки жестом молящей о милосердииДездемоны и послала ему лучезарнейшую из своих улыбок – перед такой неудавалось устоять никому из мужчин.

Но разговор прервался, потому что в дверь заглянулкапельдинер.

– Ной Ноевич, привел. Заходите, господин хороший.

Обращение было адресовано невысокому, коренастому азиату вклетчатой паре. Он сделал несколько шагов и в пояс, не сгибая спины, всем поклонился,сняв при этом канотье. Блеснул идеально круглый, бритый, будто отполированныйчереп.

– Михаир Эрастовить Фандорин, – громко представился он ипоклонился еще раз.

– Это ваш сын?! – удивленно спросил Штерн у автора. Тот сухоответил.

– Не родной. На самом деле его зовут Масахиро Сибата.

– Феноменально, – протянул Ной Ноевич свое любимое словечко,жадно разглядывая восточного человека. – Скажите, Михаил Эрастович, вы случайноне умеете жонглировать?

– Зёнгурировач? – повторил японец. – А. Немнозько умею.

Вынул из нагрудного кармана часы, из брючного складнойножик, из бокового почему-то половинку бублика и стал ловко подбрасывать всёэто в воздух.

– Превосходно! – На лице режиссера появилось хищноевыражение, хорошо знакомое Элизе. Так Ной Ноевич выглядел, когда в голове унего рождалась какая-нибудь особенно дерзкая творческая идея. – А по канатуходить вам не приходилось? – Он молитвенно сложил руки. – Хотя бы чуть-чуть! Ячитал, что ваша нация необычайно ловка в физических упражнениях.

– Немнозько умею, – повторил Фандорин-младший и, подумав,осторожно прибавил. – Есри не очень высоко.

– Феноменально! Просто феноменально! – едва не прослезилсяШтерн. – Мы не будем вас мучить, Эраст Петрович. Я понимаю, в вашем возрастевыходить на сцену странно. Есть идея грандиозней. Господа, у нас в пьесе будетиграть настоящий японец! Это придаст спектаклю достоверность и новизну.Взгляните на это лицо! Вы видите эту азиатскую лепку, эту животную мощь?Изваяние Будды! – Под простертой дланью режиссера японец приосанился, сдвинулброви и сузил свои и так неширокие глаза. – Мы будем держать в тайне до самойпремьеры, что исполнитель главной мужской роли японец. Зато, когда в моментраскрытия он снимет маску, это будет фурор! Такого героя-любовника наевропейской сцене еще не бывало! Скажите, друг мой, а могли бы вы изобразитьлюбовную страсть?

– Немнозько умею, – невозмутимо ответил Михаил-Масахиро.

Поглядел вокруг, выбрал в качестве объекта Клубникину ивпился в нее внезапно загоревшимся взглядом. Ноздри его небольшого носаплотоядно раздулись, на лбу выступила жила, губы слегка затрепетали, будто не всилах сдержать стон.

– Мама моя, – слабо пролепетала Симочка, заливаясь краской.

– Феноменально! – пророкотал Штерн. – Никогда не виделничего подобного! Но я еще не спросил главное: согласитесь ли вы сыграть впьесе вашего приемного батюшки? Мы все, все вас об этом просим. Просите его!

– Просим, просим, пожалуйста! – зашумели актеры.

– От этого будет зависеть успех пьесы и судьба новогодраматурга, – весомо молвил Штерн. – Вы ведь хотите помочь своему приемномуродителю?

– Отень хочу.