усталые серые глаза с густыми ресницами и прямой рот. Узкое бледное лицо обрамляли каштановые кудри.

В чертах мужчины и женщины Уинифред видела что-то знакомое. Приподняв портрет женщины, она вгляделась в первый. Глаза мужчины напомнили ей смоляные глаза Дарлинга – густые, бездонные, такие черные, что она не различала, где заканчивается зрачок и начинается радужка. Но у мужчины на портрете они были пустыми, безжизненными. В них не было блеска и света, какой временами появлялся у Дарлинга, когда он смеялся, улыбался своей идиотской улыбкой или смотрел на нее.

Должно быть, это его родители.

Теперь она стала четче различать фамильное сходство – тонкое изящное лицо и ровно вылепленный нос женщины, черные как смоль глаза и волосы мужчины. Уинифред провела по раме рукой. Эти картины успели покрыться пылью, но не так сильно, как остальные. Портреты родителей Дарлинга поставили сюда совсем недавно.

Она отложила эти портреты и потянулась за третьим, стараясь не уронить лампу и в то же время опасаясь ставить ее на пол. Третья картина была вся покрыта паутиной и липкой пылью, отчего Уинифред затошнило от одного прикосновения к ней, даже в перчатке. Она прижала ладонь к животу, стянутому корсетом, пытаясь подавить отвратительное чувство. Резко дернув раму, она пролила на картину немного желтого мягкого света.

Этот портрет, несмотря на всю грязь, сохранился куда лучше первых двух – масляная краска почти не потрескалась и сохранила глубину цвета. На портрете был изображен мальчик – пухлый, розовощекий, с добрым и рассеянным взглядом черных глаз. Сперва Уинифред подумала, что это маленький Теодор, но, приглядевшись, поняла, что мальчик на него не похож. У него по-детски широкое, скуластое лицо, а волосы каштановые, как у женщины на втором портрете. Кто же этот мальчик? Его брат? Но Дарлинг никогда не говорил о брате… Впрочем, он вообще мало что говорит по делу.

Вспыхнув от внезапной волны смущения, Уинифред отодвинула последний, четвертый портрет. Его будто никогда не доставали отсюда, она с досадой подумала, что вряд ли теперь сумеет отстирать перчатки. Деревянная рама сохранила красный оттенок, краска нигде не потрескалась, но сама картина была покрыта тонким слоем грязи.

На портрете была изображена юная миловидная девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Она точно была родственницей – возможно, дочерью – тех мужчины и женщины. У нее было узкое бледное лицо и черные глаза – совсем как у Дарлинга. На плечах лежали удивительно густые и блестящие черные кудри. Выражение лица незнакомки было мягким, даже смиренным, этим портрет напомнил Уинифред икону. Девушка смотрела чуть исподлобья, будто опасаясь лишний раз встречаться с художником взглядом.

Сложив портреты в стопку, она прислонила их обратно к стенке стола, встала и отряхнула ладони.

Почему картины, очевидно написанные в одно и то же время, относили сюда словно по очереди – сначала здесь оказался портрет юной девушки, потом мальчика, а самыми последними – мужчины и женщины? И почему здесь нет портрета самого Дарлинга?

Потушив фитиль, Уинифред оставила лампу в служебной столовой и выбралась обратно в коридор, уже не брезгуя касаться стен. Казалось бы, после своей находки она должна была испытать облегчение, ведь Дарлинг не соврал ей про родителей, а про брата и сестру просто умолчал. Сначала умерла его сестра, затем брат, а после и родители. Ему было слишком невыносимо смотреть на лица покойной семьи, и он приказал убрать картины. Но что-то не увязывалось в этой истории, и без того странной, и оттого Уинифред было неприятно и тревожно. Неспроста Дарлинг, рассказывая про родителей, ни словом не упомянул брата и сестру, а ведь обычно из него слова тащить не приходится. И потом, зачем относить картины сюда, в запертый кабинет? И если Дарлинг вернулся в Лондон совсем недавно, кто приказал спрятать первые два портрета? Либо его брат и сестра умерли уже давно, еще до его отъезда, либо приказ отдал кто-то другой. Скорее всего, портреты снимал один и тот же человек. Нужно выведать у Дарлинга, кому он отдавал приказ. Вряд ли Лауре – портреты слишком старые. Тогда, должно быть, Милларду?

Ее пробрал холод меж лопаток, и она резко обернулась. Сзади никого не оказалось.

Убедившись, что в холле пусто, Уинифред осторожно раскачала доски и выбралась из укрытия. Это оказалось проще, чем в прошлый раз, – панели проваливались внутрь хода, извлекать их было гораздо удобнее. Отряхнув ладони и молча проклиная себя за испорченные перчатки, она вышла к главной лестнице.

Пока дворецкого нет поблизости, будет полезно осмотреть второй этаж. Наверняка в своей спальне Дарлинг хранит переписку или какую-нибудь еще информацию о своей семье. Она подобрала юбки…

– Уинифред!

Почувствовав, как забилось сердце в горле, она развернулась и встретила удивленно-радостный взгляд хозяина дома, поблагодарив судьбу за то, что не успела подняться по лестнице. Спохватившись, она небрежным жестом спрятала руки за спиной.

– Мистер Дарлинг, – чопорно отозвалась она.

Он расплылся в улыбке и шагнул к ней. Уинифред заметила, что он вышел из правого крыла, а не из левого, куда ушел ранее. Значит, он все-таки искал ее. Скосив глаза на грудь юноши, она убедилась, что ее портрета у него под жилетом нет, и с раздражением заставила себя снова посмотреть ему в лицо.

– Я думал, вы ушли, – все так же улыбаясь, сказал Дарлинг таким тоном, будто задавал вопрос.

Уинифред вскинула брови.

– Моя накидка у вас в кабинете.

– О… О, точно! – поспешно согласился он, почесал затылок и скопировал ее позу – выпрямился и спрятал руки за спину. – Я… не догадался посмотреть.

Уинифред подавила улыбку и спросила:

– Мистер Дарлинг, вы, случаем, не видели мой портрет? – Она не стала задумчиво сдвигать брови, зная, что на ее лице это выражение выглядит неестественно, и просто выжидающе уставилась на молодого человека. – Лаура написала его для меня, но он пропал. Будет очень стыдно, если она найдет его случайно брошенным где-нибудь.

Дарлингу хватило совести покраснеть. В отличие от Уинифред, у которой щеки едва розовели, он от смущения заливался лихорадочным румянцем. Ее это рассмешило бы, не будь она так зла на него за кражу.

Она помнила, что Дарлинг тоже неплохо читает людей, и заставила себя нацепить скучающий вид.

– Нет… Нет, не находил. – Все еще пунцовея, он выдавил улыбку. – Я… дам вам знать, если увижу его.

Сочтя лицезрение его унижения достаточно удовлетворительным, Уинифред склонила голову и промолчала. Взгляд юноши устремился куда-то выше ее лба. Он вытащил из-за спины руку, будто желая коснуться ее головы, но тут же передумал и сжал ладонь в кулак.

– Позвольте…